Муж ее Стас хоть и был на пару сантиметров выше жены, однако из-за того, что обладал худощавым сложением, казался на фоне супруги ровно в два раза меньше. И костюм его выглядел победнее, чем у подруги жизни, и галстук, судя по виду, приобретался где-то на рынке – по принципу числом поболее, ценою подешевле. Словом, мужчина в данной паре (как это в последнее время бывает часто – даже, на вкус Ходасевича, излишне часто) занимал явно подчиненное положение.

После того как состоялась процедура представления, гости уселись. Валерий Петрович поудобней устроился в своем кресле, скрестив руки на животе, и внушительно молвил:

– Итак. Расскажите мне, что случилось.

Для начала следовало дать визитерам выговориться, а потом уже начинать опрос.

Слово взяла женщина. В том, что главным рассказчиком окажется она, полковник ни на секунду не сомневался. Голос дочери пропавшей был хорошо поставленным, звучным, а речь – литературно грамотной. Ни дать ни взять – школьная завуч или же замзавкафедрой в каком-нибудь второсортном вузе. Впрочем, ее профессию и род занятий Валерий Петрович уточнит потом. Если понадобится.

– Моя мама, Алла Михайловна Долинина, находится на заслуженном отдыхе. Весь летний период, с начала мая по середину октября, она ежегодно проживает на нашей даче в Листвянке…

– Где эта Листвянка находится?

– Это старый поселок в пятнадцати километрах от Москвы. Маме там нравится, и мы со Стасом отвозим ее туда на майские и забираем в октябре. Мы ее обычно навещаем на выходные. Иногда и среди недели удается вырваться, но нечасто – сами понимаете, пробки… Раньше в течение лета она проживала в Листвянке с внуком, нашим сыном Иваном, но теперь Ванечка вырос, поступил в институт, у него другие интересы, и мамочка стала проводить там лето одна. Впрочем, сказать одна – не совсем правильно: в поселке у нее имеются знакомые, такие же пенсионерки, как она, к тому же к ней приезжают подружки из Москвы (ваша бывшая супруга Юлия Николаевна, например, бывала). Мамочка там на земле, на свежем воздухе, при деле: стрижет газоны, растит клубнику, цветочки, смородину. Мы с мужем снабжаем ее продуктами, да она и сама вполне способна полностью обслуживать себя. И купить что надо, и приготовить, и постирать…

Валерию Петровичу показалось, что в пассаже на тему «Как хорошо нашей маме на даче» в речи Елены прозвучали оправдательные нотки. Муж ее Стас сидел со скучающим видом. Вряд ли он был против того, чтобы выпроводить тещу на все лето куда подальше. И вряд ли особо переживал по поводу ее исчезновения.

– По заведенному распорядку все происходило и в текущем году, – продолжала гостья своим хорошо поставленным голосом. – Мама проживала в Листвянке начиная с майских праздников. У нее, естественно, есть сотовый телефон, и практически каждый вечер я с ней созванивалась… И вот…

Женщина то ли сбилась с накатанной колеи рассказа, то ли смена ритма была домашней заготовкой. Во всяком случае, глаза у нее слегка повлажнели.

– Позавчера вечером, в среду, я позвонила ей – а ее мобильник не ответил. «Абонент временно недоступен». Я, конечно, заволновалась, но не слишком. Мало ли, подумала, может, мама забыла трубку зарядить или случайно выключила. Однако через полчаса мне звонит Люба. (А Люба – это мамина листвянская подружка. Их участки рядом, и они очень дружат. Она художница, и вообще в Листвянке живут, как правило, чудесные люди, очень интеллигентные.) Так вот, мне звонит Любочка, изрядно перепуганная. Спрашивает: Алла Михайловна, случайно, не в Москву поехала? Нет, отвечаю, да она и не собиралась. А у меня самой, знаете ли, все внутри упало… «Что случилось?» – спрашиваю. «Не знаю, – говорит соседка, – дома вашей мамы нет, и я не понимаю, куда она делась. Мы, – говорит, – собирались вместе с нею, вдвоем, ужинать у меня дома в восемь, но она не пришла. В половине девятого (сказала Люба) я пошла к ней. У нее закрыто. Свет не горит. Где она, я не знаю…» Я спрашиваю: «Может, она ушла на станцию за продуктами?..» Хотя, конечно, это явная нелепость, на станцию мама если ходит, то всегда в первой половине дня и никогда вечером, но я действительно разволновалась, не знала, что и подумать… «Да нет, – говорит соседка, – зачем ей идти, на станцию Алла Михайловна даже не собиралась». – «Может, – я спрашиваю, – маме плохо стало, и она одна там в доме лежит?» А Люба говорит: «Нет, домик ваш закрыт. Но не изнутри, а снаружи. И ключи, знаете ли, лежат под половичком». (У нас, в Листвянке, места спокойные, да и Люба рядом, поэтому мама, если куда-нибудь недалеко уходит, ключи под половичок у двери кладет. К тому же у них так заведено: если кто-то отправляется куда-то с участка или, тем более, уезжает, обязательно подругу ставит в известность, куда пошла и зачем. Может быть, для соседки купить что-то надо – или другое поручение выполнить. А в данном случае, выходит, мама моя из дому ушла, но Любу при этом в известность не поставила…) Словом, странно это все… Тогда я по телефону сказала Любе: «Берите ключи, открывайте мамин дом… Посмотрите, что там творится. А главное – попытайтесь ее отыскать. Может, ей где-то, прямо на участке или на улице, недалеко от калитки, плохо стало». Через полчаса соседка мне снова звонит: в доме все как всегда. Все прибрано, никакого беспорядка – а мамы ни в доме, ни на участке, нигде вокруг нет… Ну, тут мы с мужем схватились и поехали в Листвянку. Прибыли – уже ночь на дворе… Обшарили с фонариками весь участок: баню, сарай… Прошли пешком до станции, да разными маршрутами… Всех соседей подняли, стали расспрашивать, не довелось им видеть или слышать чего-либо подозрительное… Потом все близлежащие больницы обзвонили, морги… Но… никто ничего не видел, никто ничего не знает… Мамочка моя как в воду канула… Всю ночь мы не сомкнули глаз, утром кинулись в милицию, там написали заявление, ну да вы знаете нашу милицию, у нас и заявление-то брать не хотели, я уж и не надеюсь, что они там палец о палец ударят… В общем, до сих пор по поводу судьбы моей матери мы пребываем в полном неведении… Я волнуюсь ужасно…

Заранее заготовленный рассказ был окончен. Женщина снова промокнула глаза платочком.

Супруг Стас во время ее монолога сохранял полную индифферентность. Скучающе посматривал в сторону книжных полок, где громоздилась ходасевичевская гордость: почти полное собрание зарубежных детективов – от журнального Чейза, изданного еще в советское время и переплетенного в ледерин, до самоновейших романов Рут Рендалл – ими его снабжала падчерица Татьяна. Отечественные образцы жанра полковник не уважал.

Валерий Петрович с шумом выдохнул.

– Пф-ф… Спасибо. А теперь позвольте узнать: чем вы оба – каждый из вас – занимались в вечер исчезновения вашей матушки?

Он заранее решил избрать относительно жесткий сценарий опроса свидетелей. Подобный метод порой давал поразительно успешные результаты. А если гости вдруг оскорбятся и уйдут – что ж, Ходасевич свои услуги никому не навязывает. Он еще вчера знать не знал никакой Аллы Михайловны и прекрасно без нее и дальше проживет.

Как ни странно, первым на вопрос полковника отреагировал супруг Стас. Он усмехнулся – скорее добродушно, чем обиженно.