Из квартиры не доносилось ни звука, я посидела немного, приходя в себя, а потом поднялась и поторопилась одеться, напрочь забыв о том, что собиралась обработать раны. Осторожно выглянула, рассчитывая, что он ушёл, но вдруг услышала его голос с кухни.

— Понятия не имею, куда он делся. Да, я был там. И что с того? Он был в реанимации, меня даже не пустили. Представь себе, сам тоже не пошёл, — язвительность зашкаливает, накаляя градус беседы, а мне становится любопытно. — Говорю же, в реанимации, без сознания, в себя так и не пришёл, я проторчал там до вечера… до пошёл ты! — рявкнул неожиданно, а я дёрнулась и ударилась локтем об дверь. — Подслушивать нехорошо, — сказал совсем рядом, а я снова вздрогнула. Как, черт возьми, у такого здорового мужика получается так тихо передвигаться? Да тут стены должны содрогаться и лопаться плитка под тяжестью его веса.

— Сколько в тебе? — спросила хмуро, продолжая потирать локоть.

— Попугаев? — хмыкнул, привалившись плечом к стене.

— Веса, — пожала плечами, — больше сотни, это точно.

— Не взвешивался.

— А роста? Метра два поди есть.

— Сто девяносто шесть сантиметров, но с твоего ракурса по-любому за два.

— Шутки про рост, — скривилась, вскинув голову. — Мило. Могу я полюбопытствовать, что ты забыл в моей квартире и, если уж на то пошло, в моем халате?

— Шмотки в сушке, — повёл он плечом, нахально сунув руку в карман.

— Почему в моей?

— У меня нет.

— Дома? — съязвила, а он хмыкнул:

— Сушки.

— То есть, уходить ты не планируешь? — уточнила хмуро, а он отрицательно мотнул головой:

— Сейчас — нет.

— Отлично, — ответила возмущённо и пошла в коридор, — тогда уйду я.

— Я так не думаю, — сказал в спину, но я настырно продолжила движение вперёд.

Обулась и начала застёгивать куртку, а когда потянулась за сумкой, он переместился к двери и подпер стену, преграждая мне путь.

— Отойди, — нахмурилась, скрестив руки.

— Ты останешься, пока я не уйду.

— С какой стати? — вытаращила я глаза, а он слегка поморщился:

— Побежишь к ментам, придут два розовощёких сопляка, мне придётся их убить, потом сиди тут с трупами, а у меня и так проблем хватает… — ответил лениво. Я сглотнула, а он посерьёзнел, сказав грубо: — Отошла от двери.

— Что б ты сдох, — буркнула, раздеваясь, а он усмехнулся:

— Ты точно врач?

— И сколько ты намерен держать меня в заложницах? — спросила с вызовом, снова задрав голову.

А он просто пошёл на кухню, насвистывая. Я заспешила вслед за ним, топая от злости и бессилия, и обнаружила его опустошающим мой холодильник.

— Совсем совести нет! — взвизгнула возмущённо. — Сначала он меня переехал, потом чуть не заморозил, теперь удерживает силой и жрет мою еду!

— Под колёса ты выбежала сама, — ответил, не оборачиваясь, — и если б не толпа зевак, дождалась бы реальной помощи. А замёрзла потому что нехер в одной тряпочке в мороз выходить. Так что я тебя спас. И ты мне должна.

Я открыла рот, не в силах придумать достойный ответ, и начала воинственно:

— Да ты…

— Не гунди, — сказал резко и я притихла. От этого его командного тона хотелось убежать подальше, залезть в нору поглубже и никогда оттуда не выбираться, что я и сделала, окопавшись в своей спальне и подперев ручку двери стулом. Хотя, если он всерьёз решит войти, это замедлит его ровно на один удар плечом.

Посидев недолго, я убрала стул и крадучись прошла в прихожую, схватила свою сумку и бегом припустилась обратно, вновь забаррикадировав дверь. Рылась я в ней довольно долго и нашла все, включая фантик от жвачки, оставленный там примерно месяц назад. Все, кроме телефона.

— Сукин сын, — прошипела злобно, но тихо. Не хватало ещё, чтобы он услышал.

В гостиной лежал второй телефон, для рабочих звонков, указанный на моей визитке, я снова отодвинула стул, подобралась, затем резко открыла дверь, намереваясь сделать марш-бросок, и почти уткнулась ему носом в грудь.

— Что-то ищешь? — спросил ехидно и продемонстрировал оба моих телефона.

— Отдай, — сказала строго и потянулась к ним рукой, а он поднял их над своей головой и ухмыльнулся:

— Отбери.

— Скотина, — буркнула зло, не выдержав, а потом повысила голос: — Отдай, не то заору так, что мертвого подниму.

— Этим раньше надо было заниматься, — рыкнул в ответ. Я глубоко вдохнула, намереваясь сдержать обещание, но он дёрнул меня за руку, ловко развернув к себе спиной, и крепко зажал мне рот рукой. Я замычала, схватившись обеими руками за его и пытаясь разжать его пальцы, а он прошипел, склонившись к уху: — Только пикни и я сверну тебе шею, как курице, — я снова замычала, теперь уже в попытках отпихнуть его от себя, но он даже не шелохнулся, сказав: — Фамилия у тебя знакомая. Кажется, она совпадает с фамилией главврача в больнице. Кольца нет, отметки в паспорте тоже, так что, пожалуй, отец. Любишь папочку? Не думаю, что он опасается за свою жизнь, уверен, даже не оглядывается, проще простого, — я снова заплакала, а он убрал руку и оттолкнул меня от себя, приказав: — Сиди и не рыпайся. И завязывай ныть, это бесит.

Вышел из комнаты и с силой захлопнул дверь, а я повалилась на кровать и стала реветь уже в подушку, чтобы приглушить звук, однако это занятие быстро надоело: когда он не стоял над душой было совсем не страшно. Впрочем, желания выйти не возникло, я просидела в комнате до вечера, а когда на улице совсем стемнело услышала, как хлопнула дверь. Вышла осторожно, прошлась по квартире и наконец-то вздохнула с облегчением: он ушёл.

Поставила телефон на зарядку и включила его, тут же получив с десяток уведомлений. Два с незнакомого номера, два от отца и ряд сообщений со смайликами от Саши.

— Идиота кусок, — ответила ему вслух и перезвонила отцу.

— Вероника, у нас ЧП в больнице, — вздохнул он после приветствия. — Почему трубку не берёшь?

— Потому что у меня выходной и есть право на личную жизнь, — ответила мягко.

— Да, конечно, прости… — сдулся отец и, похоже, забыл, о чем шёл разговор.

— ЧП, — напомнила, и так зная в чем оно заключается.

— Это невероятно, но, похоже, у нас украли пациента! — возмутился отец. — Впервые такое в моей практике! Тебе должен был позвонить следователь, это твой неизвестный с огнестрельным ранением в грудь.

— Кошмар! — ахнула я, глядя на себя в зеркало, и поморщилась: врать и симулировать в числе моих любимых занятий не значились, особенно близким людям.

— Не то слово! — поддержал отец. — Возмутительная дерзость.

«Он такой, — подумала с какой-то тоской, — дерзкий».