Но когда уже казалось, что он неминуемо должен войти в запретные для всех воды, из-за черного хребта Тара-Амингу на большой скорости вывернулся ракетоплан вечерних. Судя по всему, вел его пилот высокого класса. Издали, не побоявшись стрелять в сторону Детского острова, он единственной ракетой сжег остатки каноэ вместе с трупами и, заложив крутой вираж, ушел с набором высоты к Ледяному Клыку.

Да-да, архипелаг висит на последнем волокне веревки, и вчера это волокно чуть было не оборвалось…

Сехеи поднял голову, и взгляд его задержался на Ити. Радостно оскалясь, она стояла под скрещением тяжелых мачт — коренастая, малорослая, изукрашенная татуировкой от лодыжек до огромной пружинистой шапки мелкокурчавых волос. Как и у всех южных хеури, нос у нее будто проломлен. В разрез под нижней губой вправлен акулий зуб.

И показалось вдруг, что стратег сейчас улыбнется.

Ити. Ити, прозванная Тараи. Она сделала этот надрез и вставила в него акулий зуб десятилетней девчонкой, нарушив тем самым четыре табу родного и тогда еще дикого острова.

Говорят, миссионеры до сих пор с содроганием вспоминают этот акулий зуб. Хеури, которым прежде было как-то все равно, где пропадают и чем занимаются дети, выпотрошили Птицу Войны и осадили миссию, возглавляемую не кем-нибудь, а самим Сехеи, временно отстраненным от командования флотом за излишнюю инициативность. Чудом успев переправить Ити на Аату-2, он затем подкупил вождя и поклялся перед племенем, что девчонка, украсившая себя подобно воину и преступившая таким образом четыре табу, была за это вчера четырежды убита.

Хеури содрогнулись. Один лишь колдун — огромный, черный — дерзнул приблизиться к Сехеи и робко попросил предъявить в доказательство отрезанную голову или хотя бы левую руку Ити. Сехеи посмотрел на колдуна как на слабоумного и язвительно спросил, что может остаться от человека, если человек был вчера четырежды убит. Колдун опешил и задумался. Не исключено, что он ломает над этим голову до сих пор…

Хорошие были времена!..

Глубокая синева за бортом сменилась светлыми зеленоватыми тонами. Черные щетинистые громады Ана-Тарау и Тара-Амингу отступили за горизонт, и теперь справа плыл Аату-2, Детский остров утренних.

Сколько бы раз ни оказывался в этих водах Сехеи, он неизменно бывал поражен: в двух десятках миль отсюда догорали заросли, и в безлюдных скалистых бухточках кто-то терпеливо подстерегал противника, готовый в любой момент плеснуть по воде красным коптящим языком пламени, и вдруг на краю этого ада — безмятежный зеленый островок, невредимый, запретный…

Над близкой цепочкой атоллов парил дельтаплан — непривычно белый. Беззащитно белый. Какой-нибудь мальчишка с острова совершал свой первый дальний (аж до самых атоллов!) полет.

Боевые машины — в серо-зеленых пятнах, у них светло-голубое брюхо, они сливаются с небом, с морем, с зеленью. Поднять в воздух белый летательный аппарат — самоубийство. Везде, но только не здесь. Со дня основания Детских островов над ними не прогремело ни выстрела, ни разу в их воды не входили военные корабли — ни свои, ни чужие…

На подростков из огневого расчета было забавно смотреть — такие они вдруг стали все неприступно гордые: снисходительно поглядывали на дельтаплан, на зеленеющую цепочку атоллов, на далекую полосу пляжа, где наверняка кто-нибудь из старших ребят, собрав вокруг себя нетатуированных малышей, важно говорил, указывая на горизонт:

— А ну-ка определи!

И карапуз, подавшись к еле различимому за атоллами призраку судна, рапортовал потешным голосом:

— Поколение Ската! Легкий авианосец! Идет из нейтральных вод! Оснащен: четыре девятиствольные установки! Три ракетоплана! Две кормовые турбины экстренного хода!..

— Две?! — И мальчуган постарше тоже впивался глазами в горизонт. — Точно, две… Тогда это «Тахи тианга». — Важность его пропадала бесследно, и он добавлял, чуть не плача: — Я же их помню всех из этой группы! У них еще воспитателем была Ити-Тараи!.. К Сожженным ходили, воюют уже… А мне еще тут с вами… чуть не до Пришествия!..

Ах, как было бы славно пройти мимо Аату с обугленными мачтами, сбивая пламя с кормовых турбин, отстреливаясь из всех тридцати шести стволов от наседающих машин вечерних!.. Вот ведь как бывает: шли в нейтральных водах по самым опасным местам — и хоть бы один выстрел!.. Правда, Анги сгорел в гидроплане, но то Анги, а на самом-то судне — ни царапины, и турбину пробил своим же осколком! Добавишь к татуировке уныло-правильный завиток — вот и все заслуги…

Один из подростков, видимо, для поднятия боевого духа мурлыкал вполголоса «Стрелковый ракетомет»:

…вставь обойму,

услышь щелчок,

отведи затвор,

нажми курок —

убей вечернего!..

— А вечерние поют: «Убей утреннего», — явно желая поддразнить, обронил кто-то из абордажной команды.

Песенка оборвалась. Подросток уставился на говорящего, потом — испуганно — на Ити-Тараи.

— Прямая передача с базы! — звонко доложил связист.

— Прими, — буркнул Сехеи и, в последний раз взглянув на дельтаплан, перешел на палубу малого корпуса. Что-то не нравилось ему небо на севере. Похоже, приближался шторм…

Напряженно всматриваясь в слабые вспышки далекого гелиографа, связист вывязывал узлы. Сехеи, прищурясь, встал рядом.

База передавала обычным кодом. Что-то там случилось… Источник! Этого еще не хватало…

— Дай-ка, — хмурясь, сказал Сехеи и взял из рук связиста шнур. Так… Узлы лаконично сообщали, что за время отсутствия стратега его Правая рука отстранил от командования его Левую руку. О чем и докладывал — сухо, не вдаваясь в подробности и не называя причин.

Сехеи медленно скомкал и сжал шнур в кулаке.

— Передай! Приказываю: до моего возвращения…

Договорить ему не дали.

— Цель! — раздался отчаянно-веселый крик со скрещения Л-образной мачты.

Сехеи вскинул голову. Воины в считанные секунды разобрались по номерам. Циновки с палубы были сорваны, и она предстала в боевой наготе — вся в лишаях от концентрированного соляного раствора. Грозно развернулись ракетные установки.

— Четверть вправо от курса! — продолжал выкрикивать наблюдатель. — Идет на нас без отклонений!..

Когда Сехеи добрался до огневой площадки, там уже стоял Хромой. На боку его чуть пониже ребер и совсем рядом с ожогом красовалась свежая, еще кровоточащая татуировка — знак отличия за сегодняшнюю разведку.

— Где? — быстро спросил Сехеи. Хромой молча показал.

Одиночный гидроплан. Догоняет со стороны Тиуру. Непонятно… Почему он один?

— Второй — к старту! — До чего все-таки пронзительный голос у Ити-Тараи! Звон в ушах после ее команд!

За спиной страшно взвыли сдавленными голосами. Правая «стрела» очертила широкий полукруг и вынесла машину за борт. Поплавки гидроплана коснулись воды, и замок разжался. Затем — гулкий всплеск, и волны вокруг аппарата волшебно сгладились, заблистали маслянисто…