другом случае и не назвал бы никогда мальчишку так официально, Василий. Это даже как-то и не по-деревенски. Понятно, привычней называть Ванькой, Колькой, Васькой да Маруськой. Но случай здесь какой-то особый, поэтому без всякой ранней задумки так само и получилось, уважительно.

— Не знал — не говорил бы. А вы, вот, не слушаете всё.

— Да как же ты знал-то? Кто же тебе это сказать-то мог? — Это уже тётя Маруся в разговор включилась.

— Ты, Василий, скажи, всё-таки, как же такие вещи получаются? Бог-господь, что ли надоумил? — Спросил Иван Фёдорович.

— Да нет. Это я себе представляю так. Как вижу всё равно.

— Представляю, это когда мечтаю. А тут, какое же это представление, если корова-то сдохла? — Иван Фёдорович бросил беглый взгляд на пригорюнившуюся Марусю. — Да и овца моя, тоже, вон, окотилась.

— Ну, знаю я, и всё! Да я и о другом всё знаю. И назад, и вперёд. Назад-то проще получается, а вот вперёд только в представлении.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовалась тётя Маруся, — и что же ты про меня такое назад сказать можешь? Раз так проще. Ну-ка, угадай, что в то воскресенье было потом, когда ты мне о корове-то сказал?

— А ты с дядей Колей, соседом, и с Витькой Андреевым ночью на ток два раза ходила за зерном. Оно у тебя сейчас на погребце под соломой. А у Андреевых во дворе, в ящике деревянном. Дядя Коля себе ничего не брал, он только вам с Витькой помогал. Вы ему потом бутылку водки дали.

— И что же, ты тогда знал, что я за зерном пойду, когда о корове-то мне говорил? — Маруся уже и не стала отказываться от воровского дела.

— Знал, тёть Маш, только вы уж сговорились с Витькой и дядь Колей, чего же я буду вам мешать. Дело-то это ваше. И наперёд вот знаю. Хочешь, я тебе одну вещь сейчас скажу на ухо?

Маруся наклонилась, и Васька ей что-то прошептал.

Иван Фёдорович стоял полным истуканом, столбняк его прошиб от какого-то непонятного страха, даже и не страха, а сильного волнения. Вдруг он подпрыгнул воробьиным скоком и таким же скоком задёргался на негнущихся ногах в сторону своего дома.

Маруся охнула. Об этом самом ей только что и прошептал этот Васька…

Слух по деревне о Васькиных способностях поскакал аллюром «дядьвани». К Авдеевым наведываться стали к Ваське с разными вопросами. Кому-то и перепадало поговорить с ним, а больше родители Васькины всех заворачивали:

— Ну что вы пристаёте к мальчишке? Врача нашли сопливого.

Но шли к Ваське совсем даже и не по врачебным вопросам. И в деревне Ваське появляться после всего этого стало просто невозможно. И взрослые его потом избегать стали, и товарищи его совсем задразнили, перестали в свои компании принимать.

***

Долго ли, коротко ли, а по весне, на следующий год, попались на краже из амбара фуражного зерна трое деревенских мужиков. Поймали их. Следователь, старший лейтенант Трофимов Николай Семёнович, приехал в деревню из района, со свидетелями в правлении говорил. Арестованные-то уже находились в районном отделении милиции. Следователю этому кто-то про Ваську и сказал. Не поверил он таким вещам, но Ваську пригласил, одного, без родителей, хотя по закону и не положено было этого делать.

— Ну, Василий Степанович Авдеев, что ты мне скажешь о краже этой? Слыхал, небось? Мне тут сказали, что ты точно знаешь, кто амбар вскрыл. А то воры-то ваши не признаются.

— Да вы их поймали же, чего говорить-то?!

— А ты-то знаешь, что это они? Мне тут басни про тебя такие рассказали, что ты прямо ясновидящий, прямо Мессинг Вольф, а то и Ванга малолетняя. Знаешь таких? Вот и хочу проверить.

— Чего басни-то?! Я и знал, что мужики пойдут за зерном в амбар.

— Ты их подслушивал, что ли?

— А чего подслушивать, если я и так знал!

— Ну, ты мне, это самое, на ухи-то не навешивай кой-чего! Одних слов мало. Мне факты нужны. А так, кто ж поверит?

— А чё, факты? Зерно-то нашли. Как я и думал.

— Что ты думал? Думальщик мне, тоже!? Может быть, и про меня ты что-нибудь думаешь? Так говори!

— А про что говорить?

— Да уж что придумаешь! Раз ловкач такой! Или скажи, вот, что будет, к примеру, через двадцать пять лет в нашей стране? Тоже, наверно, знаешь?

— А чего же не знать, знаю!

— Ну-ка, ну-ка, послушаю, что же это такое у нас будет?

— Что будет! Плохо, наверно, будет. И деревни нашей не будет здесь. И совхоза нашего не будет, колхозов тоже не будет, не только соседнего. Партии не будет этой, нашей…

— Стоп-стоп! Ты уже договорился! Хватит этих твоих придумок. С тобой ещё и загремишь не туда, куда хочется. А если так, ты про мою жизнь потом не говори, я тебе всё равно не поверю. Знаешь про неё, про потом — то?

— Знаю, конечно. Вас будут осенью в следующем году…

— Стоп, ладно, не надо про то, что будет, давай про то, что было. Ну, хотя бы месяца два назад.

— Может, про Федьку Бородина из Семёновки? Это который магазин обокрал, а Вы его отпустили.

— Ты чего это тут несёшь? Какой Федька Бородин? Какой магазин? Ну, магазин-то обокрали, это все знают, тут новостей нет! А кто, не нашли его ещё.

— Как же, не нашли! — Васька как-то со стеснением посмотрел на следователя. — Федьку-то Вы сразу и нашли. Только он Вам за это триста восемьдесят рублей дал, десятками, в тряпочке были завёрнуты. Сказал, что больше нету.

— Ах ты, поганец! В какой ещё тряпочке?

— Она такая цветастая. Да она у Вас на работе в столе в нижнем ящике. Вы ей сапоги протираете.

— А ну-ка, иди-ка ты отседова, чтобы духу не было! Я ещё с твоим отцом поговорю, чтобы научил тебя как со старшими разговаривать! В школе не учишься, что ли?

Но с отцом следователь не говорил, а тут же покатил обратно, к своей цветастой тряпочке.

А в деревне уж и слухи поползли, что это Васька донёс на мужиков деревенских, о краже-то. Кому же, как не ему. Тем более, что масла в огонь было кому подлить, тут уж постарались «дядьваня» и Маруся Ларионова, да и следователь тоже приложил руку. И жить Ваське стало совсем невмоготу. Стали его и поколачивать, кличку прилепили — «стукач». И не только Ваське, а и семье их всей тоже житья не стало. Уехали они через полгода в другую деревню, даже и в другую область. Ваське не пришлось