от этого ветра разлетаются вместе с мясом и шампурами, тогда парням удалось убедить его спуститься. Он спустился и тут же сомлел. Там, где не было ветра, тлела жара, а шеф уже взял на грудь почти литр. К нему в офис немецкие партнеры заезжали и поздравляли его еще до того, как мы в машины сели.

В общем, сел и засопел. Его тактично отнесли к джипам. Прислонили к подветренной стороне и оставили. Я пледом его укрыла. Тигровым. На нем, правда, пятна остались еще с прошлого пикника, но те пятна пусть он сам, сука такая, отстирывает. Или пусть жене своей отнесет. Ей все равно впечатлений не хватает новых, от скуки мается, вот бы и впечатлилась. Хотя я думаю, что не так она и проста. Как-то видела из окна машины, как она на корточках у пруда птиц кормила. Мобильник и сумочку на землю бросила и булку крошила. Утки к ней подплывали, голуби садились рядом. Она была счастлива. Я даже онемела. Чтобы она — и птиц? У нее было такое молодое лицо, что я даже чуть не заплакала.

Ленка, да хватит тебе с ним возиться, сказал Мишка, брось старика, там, смотри, пацаны молодые заждались! Чего заждались, говорю я, чего заждались. А того и заждались, хихикает Мишка, женской компании заждались. Так у вас же, говорю, там семь девок, как раз по одной на каждого. А он говорит, мол, без тебя, Лена, ты же знаешь, и праздник не праздник, и смотрит так на меня. Мне отчего-то так неприятно сделалось. Нет, я все понимаю, они на меня как на млять смотрят. Чего уж тут. Но млять или не млять, а квалифицированный специалист! У меня два высших, незаконченная диссертация по Эдгару По, и компьютер я знаю. И муж у меня был хороший, даром что помер рано. Но я сняла туфли и все равно пошла по песку за Мишкой. Чего выгребываться на ровном месте, тем более что мне мое место хорошо известно.

В одной из машин включили музыку. Но ветер был такой, что она ничему, в общем-то, не мешала. Ни ветру, ни волнам, ни запаху водорослей, которые длинными жесткими рулонами выкатывались на берег. Стоял запах чего-то необыкновенно зеленого, свежего и грустного. Как Salvatore Adamo с его “Tombe la neige”. Правда, все окружающие считали, что как раз он несвежий, но если я чего по-настоящему захочу, то отказать мне нельзя. Так что под вечер смирились, млять. Смирились и слушали. А что, приятно пел когда-то мужик.

Некоторые из длинных веретен, в которые холодные зеленые волны сматывали водоросли, удивительно напоминали утопленников. Особенно издали. Не таких, чтобы новеньких, а скорее бывалых утопленников, которые перед тем, как выбраться на сентябрьский мыс, изрядно попотели, преодолевая пространства. Я мелкими глоточками пила водку из одноразового стаканчика, изредка поглядывая на то, как Миша гладит мои ноги. Выпили еще, и он стал их целовать. Народ разбрелся в разные стороны. Эти лошади из экономического совокуплялись тут же в траве у машин. Я все боялась, что Сергеича разбудят. Но он спал.

А что, Коса, рекреационная зона. Тут воздух такой, что кислородной маски не надо. Голова и без водки кружится. И то в сон клонит, то хочется смеяться.

Смотри, говорю, они все-таки живые! Кто, говорит Мишка, живые? Утопленники, говорю. Вон смотри, я за ним с обеда наблюдала, лежал, мертвым прикидывался, а тут встал и пошел. Талифа куми.

Чего-чего, не понял Мишка, ты пургу только не неси, в натуре! Пошли по берегу пройдемся, не люблю заниматься этим в конюшне. А ты, говорю я ему, эстет, млять! Молодец! Ну так, говорит он и хватает меня под локоть. Не спеши, дяденька, сказала я, но все равно встала. Чего тянуть зайца за яйца? Я ведь знала весь этот пикник от начала до конца еще вчера вечером. И позавчера вечером. И вообще, всю свою жизнь я знала, что так оно все будет. Будет прекрасная музыка, будет шуметь и покачиваться Коса, будут искоса через собирающуюся грозу проглядывать звезды, а меня будут вести за руку по песку, чтобы утолить свою похоть, чтобы извалять в песке, чтобы причинить тупой кайф, который, как боль, будет потом несколько часов вяло растекаться по всему телу. Как соус по кролику к Рождеству. И никто, никто меня не защитит от этого знания, от этого кайфа и от самой себя.

Давай тут приляжем, лихорадочно сказал Миша. Упал на песок и потянул за собой меня. Я вырвала руку, но, тем не менее, присела рядом с ним, гладя его лицо. Смотри, сказала я, какой красный закат. И утопленники ходят.

Да ладно тебе умничать, сказал он и подмял меня под себя. Мне стало смешно. И я улыбалась, когда из-за его плеча подошла вялая разболтанная тень. Шуршащие водоросли укутали нас сразу, в один момент, с ног до головы. Миша сразу не понял, что произошло, но потом попытался вырваться из моих объятий. Но у него ничего не получилось. Я придержала его за руки. Он страшно заорал, вырвался. Без штанов в желтоватых отсветах луны он смотрелся клево. Его невероятно длинный член оказался самостоятельным существом. Мишка кричал что-то, а член смотрел на меня, и я ему, кажется, очень нравилась.

Эти идиоты из экономического принялись смеяться. Я отряхнулась и встала. Миша сел на песок и нес что-то невнятное. То смеялся, то вдруг зарыдал, закрывая лицо руками. Сначала никто ничего не понял, а потом, когда ситуация медленно стала проясняться, Мишу стали уговаривать и успокаивать. Но он никак не хотел прийти в себя. Под утро разбудили Сергеича.

Уехать удалось только к обеду следующего дня, и к этому времени уже стало ясно, что с Мишей большие нелады. Он не хотел никого узнавать, кроме меня, его с трудом удалось заставить сесть на заднее сиденье машины.

Странно, говорил Сергеич, дыша перегаром, такой бугай — и двинулся. А удовольствие от величины не зависит, сказала я. Но мужикам этого не понять никогда. Да ты о чем вообще, проговорил он, удивленно посмотрев на меня, и как ты можешь! Да никак, сухо сказала я и пошла пройтись по берегу. Утренним штормом все водоросли, за исключением только некоторых зеленовато-бурых клочков, смыло в море, и это меня почему-то обрадовало.

В приемном покое больницы на Щегловке нашего специалиста по ценным бумагам оформили чин-чинарем. Сергеич отчего-то нервничал в ожидании обещанной главврачом беседы с представителями органов. Два дня в офисе