И все же ее скорбь была иной. Пусть Гарета уже много лет не было с ней, но он по-прежнему присутствовал в ее жизни – возможно, потому, что Софи все эти годы лелеяла надежду…

Но Тристан был терпелив и сочувствовал ее горю, хотя большинство мужчин презирали бы ее за любовь к мертвому мужу. И большинство ревновали бы ее к покойнику. Но только не Тристан. Он знал, как сильно Софи любила Гарета, и он никогда не пытался отнять у нее эту любовь.

– Просто… бывают такие дни, как сегодня. – Софи беспомощно пожала плечами. Она больше всего на свете боялась ранить Тристана, когда отчаянно цеплялась за свои чувства к Гарету. И если она потеряет его, как потеряла Гарета… О, сама мысль была невыносимой. Если такое произойдет, она не сможет дальше жить.

– Дорогая, я все понимаю, – повторил Тристан. – Все.

– Но я ведь…

Он покачал головой:

– Нет-нет, не нужно извиняться, Соф.

Она обняла мужа за шею и прижалась к его мощной груди. От него пахло экзотическими пряностями, словно он только что вернулся из восточных стран, которые так любил.

– Я обожаю тебя, Тристан. Ты для меня все, – призналась она.

Он заглянул ей в глаза и тихо рассмеялся.

– Милая, я не могу заставить тебя забыть его. Черт, да я и сам не могу его забыть. Ты же знаешь, как сильно я его любил. – Он зарылся лицом в волосы жены и прошептал: – Но мы зашли слишком далеко, не находишь?

– Да, конечно, – кивнула Софи.

Она тяжело вздохнула, вспомнив их брачную ночь, оказавшуюся для нее испытанием. Она тогда не могла отрешиться от мысли, что предает память Гарета.

Но ведь Гарета больше нет! Теперь ее муж – Тристан. И за последние месяцы он заслужил ее полное доверие. В его объятиях она открывалась ему целиком, ничего не утаивая – признавалась во всем; они были предельно откровенны и искренни друг с другом.

– Нет нужды спешить, – заметила Софи, чтобы сменить тему. – Ты мог бы говорить с мистером Биллингсли сколько угодно, я бы не рассердилась. Я же знаю, как ты ждешь новостей из Египта.

– Не с таким нетерпением, как раньше. Я понял, что мне вполне достаточно находиться с тобой. И теперь Египет – это скорее мечта моей юности.

Его признание поразило Софи. Ведь Тристан по натуре был искателем приключений, путешественником… А вот она всегда лучше всего чувствовала себя дома – либо здесь, в районе Мейфэр, либо в Колтон-Хаусе. Тристан же в свое время успел объездить полмира – побывал в Китае, Индии, на Мадагаскаре, Ямайке, в Ирландии, Италии и Америке. Даже после женитьбы он не утихомирился, и Нэнси частенько добродушно шутила – мол, муж каким-то чудом ухитрился подарить ей ребенка, хотя вместе они бывали очень редко.

Но вот в Египте Тристан никогда не был. Но в детстве и в юности он мечтал об этой стране.

Софи потерлась щекой о грудь мужа и вздохнула.

– Наверное, это из-за меня ты стал домоседом.

Он что-то пробормотал в ответ и с силой привлек ее к себе, так что его восставшая плоть прижалась к ее животу.

– Сегодня мне не до путешествий Биллингсли, – прохрипел он. – Я только и думал о том, что ты здесь одна. Все бледнеет рядом с желанием овладеть тобой, любимая. Видеть тебя… касаться… брать…

«Его слова, его ласки… О, в мире нет ничего подобного», – думала Софи, чувствуя, как твердеют, словно камешки, ее соски, натягивавшие шелк халата. Остро ощущая изменения в своем теле, она развязала пояс халата, и шелк тотчас соскользнул с плеч, оставив ее обнаженной.

– Люби меня, Тристан, – шепнула Софи, проводя губами по его подбородку.

Сжав ладонями лицо жены, он впился поцелуем в ее губы. Минуту спустя пробормотал:

– Ты такая сладкая, Софи. Я никак не могу тобой насытиться. Знаешь, я так испугался сегодня утром. Мне показалось, что я потерял тебя.

– Я тоже испугалась, – призналась Софи, сняв с него галстук.

Сейчас между ними оставалась лишь одна помеха в виде его брюк, и Софи стала возиться с пуговицами. Но муж вдруг сжал ее запястья и покачал головой.

Она слегка отстранилась.

– Нет?..

– Нет, любимая. Пока нет.

Тут мягкая ткань скользнула по руке Софи, и она, опустив глаза, удивленно ахнула. Оказалось, что муж обмотал ее запястья галстуком. Она взглянула на него вопросительно, и он заявил:

– Я хочу привязать тебя к кровати.

Губы Софи приоткрылись. О, да ведь это – ее давнее тайное желание! Да-да, ей ужасно хотелось лежать беспомощной, связанной, придавленной телом мужа… И чтобы тот делал с ней все, что пожелает. Как-то ночью она даже призналась ему в этом, когда они делились друг с другом своими самыми «секретными» фантазиями, но он тогда промолчал. Позже она забыла об этом, посчитав, что ее добродушный муж никогда не пожелает ничего подобного. Однако в последнее время она поняла, что ночью он становится совершенно иным – превращается из респектабельного, спокойного, уравновешенного джентльмена в таинственного и чуть-чуть зловещего любовника.

– Почему?.. – едва сумела она прошептать пересохшими губами.

Он продолжал держать ее запястья, и взгляд его, казалось, вонзался ей в душу.

– Мне так нравится.

Софи прерывисто вздохнула, а он прохрипел:

– Я хочу видеть тебя привязанной к кровати, беспомощной… И хочу, чтобы ты думала только обо мне.

Софи закрыла глаза. В обычной жизни она была матерью, женой, герцогиней. Была образцовой светской дамой и старалась никогда не выказывать слабости.

Однако по ночам Тристан любил обнажать ее хрупкость, неуверенность, беззащитность… И Софи – неизвестно по какой причине – этим наслаждалась. Когда муж пользовался своей властью над ней, она чувствовала себя женственной и прекрасной, лелеемой и защищенной. И по ночам она тоже становилась совершенно иной.

Но если Софи отказывала мужу в чем-то, то он мгновенно останавливался. И вот сейчас она едва заметно кивнула и прошептала:

– Да, Тристан, да…

Уголки его губ чуть приподнялись в улыбке.

– Тогда протяни руки, любимая.

Софи тотчас подчинилась. Сейчас она была беспомощной и уязвимой, к тому же совершенно обнаженной. А муж по-прежнему был полностью одет. И все же она точно знала, что делала все правильно.

Тристан тут же затянул галстук на ее запястьях и связал концы сложным узлом.

– Это французский булинь. Такой не сразу развяжешь, – пробормотал он, затягивая узел. – А теперь иди на постель и жди меня.

Софи зашла в спальню и поднялась по ступенькам в их высокую резную кровать. Скрывшись за занавесями из рыжеватой камки, она забралась на постель, и свежие простыни охладили ее тело. Но щеки Софи по-прежнему пылали – то ли от стыда, то ли от возбуждения. Стоя на коленях со связанными руками, она оглянулась. Тристан, возвышавшийся за ее спиной, тихо сказал: