Пусть даже народ идёт на жертвы ради страны, не надо считать государство или правительство своей опорой. От банков и промышленных предприятий, а также от компаний, в которых вы служите, уж точно ждать нечего. И ни к чему вверять своё сердце и всё, что касается души, буддийскому храму или же церкви. Ждать, что философы и мыслители научат, как надо жить, тоже не приходится.

Ученикам не надо возлагать ожиданий на учителей. Учителя тоже не должны чего-то ждать от учеников.

Но если всё же в классе на какой-то миг возникнет чувство единения между учителем и учениками, это будет счастьем. Это должно вызывать чувство горячей признательности и восприниматься как встреча с чудом. А потом надо глубоко в душе оставить зарубку, память о том, что редко, но бывают на свете такие мгновения.

Записи стираются, но память остаётся. И когда-нибудь, в такую минуту, когда вновь заноет душа, эта память непременно сослужит добрую службу.

Мы, люди, — слабые создания.

Когда-то давно я был в Ватикане и, рассматривая огромные фрески Сикстинской капеллы, ощутил странную дисгармонию. «Страшный суд» Микеланджело, прославленный памятник искусства, казалось, давила на меня огромным изображением чересчур мужественного Иисуса. Мне и теперь больше нравятся плоские и условные фигуры людей на картинах предшествующего Ренессансу периода. Истощённые, с выпирающими костями, сгорбленные тела Христа и других персонажей вызывают искреннее сочувствие.

Ренессанс был эпохой, которая мощно возвестила: «Человек велик!» А до той поры, под властью Бога и Церкви, человек мыслился всего лишь как малое, ничтожное создание. Однако у тех людей, считавших себя малыми и ничтожными, наверняка не было нашей сегодняшней чванливости по поводу того, что мы — самые могущественные существа во Вселенной.

Мне хотелось бы вернуться к прежнему представлению о человеке как о малом существе. Ведь, как ни мала капля росы на травинке, в ней тоже явлено бытие неба и земли. Если слово «бытие» слишком высокопарно, можно сказать иначе: «дыхание космоса».

Падающая с неба дождевая вода стекает по листьям деревьев, они роняют капельки на влажную лесную почву, почва впитывает и эту воду. Затем подземные воды пробиваются на поверхность маленьким ручейком, ручей становится речкой, и та пролагает себе путь через равнину, вливаясь в полноводную большую реку.

Судьба капли воды в реке, вверившей себя потоку и уносящейся с ним в море, — это наша с вами судьба. И мутные воды, и воды, загрязнённые отходами, — все воды без исключения вбирает в себя широко расстилающееся море. Наконец нагретая солнечными лучами морская вода испаряется, становится облаком в небе и снова дождём проливается на землю.

Жизнь родилась в море. И пусть сравнение избито, но разве смерть человека — эго не возвращение в море? Возвратившись в колыбель жизни, море, мы вновь возносимся оттуда в небеса, становимся облаком, каплей конденсированной влаги, затем опять дождём, и — опять в путь на землю.

Такова придуманная мной повесть человеческой жизни. Она совсем проста и незамысловата, но в последнее время я всерьёз стал в неё верить.

Ведь это очень свойственно людям — преодолевать комплекс «рождение-дряхление-болезни-смерть» сочинением разных историй, которые потом принимаются на веру.

Люди, которым не остаётся ничего, кроме самоубийства, вольны совершить его. Подобно тому, как бывают моменты, когда человек хотел бы умереть, но не может, бывают и такие случаи, когда при всём стремлении к жизни человек не выживает. И вот поэтому, воображая себя каплей полноводной реки, я естественным образом пришёл к ощущению, что намеренной смерти по собственной воле просто не бывает.

Летом моего первого года в средней школе в городе, который теперь называется Пхеньян, я встретил весть о поражении Японии в войне. Школа закрылась, начались сумбурные дни, полные невесть откуда свалившегося досуга. В один из таких дней я решил попытаться переплыть разлившуюся от дождя реку Тэдонг.

Странная это река — Тэдонг, иногда её течение вдруг поворачивает вспять. Кажется, это бывает, когда начинается морской прилив, ведь устье реки выходит в залив Тиннампо (теперешнее его название Нампо). Вроде бы при этом у поверхности и в глубине происходят замысловатые перемены течения. Река широкая, и никакой уверенности в том, что я её одолею, у меня не было, но в свои тринадцать лет я был не в силах побороть вдруг возникшую тягу к сумасбродным приключениям.

Однако, когда я доплыл до середины, меня вдруг охватил безграничный ужас и я стремительно повернул назад, к берегу. Но температура воды и направление течения внезапно переменились. Мои руки и ноги свела судорога, и меня едва не унесло вниз по течению, но всё же как-то обошлось, я не утонул. Я выполз на берег и до самого заката сидел, неподвижно уставившись на вздувшиеся, бурлящие жёлтые воды реки. И вот тогда меня охватило странное ощущение, будто и тело моё, и душу поглотил могучий поток и понёс и я вечно буду плыть вместе с этой рекой.

Я был ещё подростком и, вероятно, в тот раз впервые в жизни смутно ощутил мощное, хоть и незаметное глазу течение, которое приводят в движение силы, именуемые судьбой.

Я и теперь иногда возвращаюсь в памяти к тогдашнему странному чувству. То было удивительное ощущение, будто моя жизнь подчинена каким-то незримым грандиозным ритмам и так будет длиться бесконечно.

С того времени и по сегодняшний день мне довелось повидать немало рек. На моей родине это реки Ябэ и Тикуго, река Онга в районе Тикухо, другие реки острова Кюсю. С некоторых пор по работе я стал много ездить, и всякий раз, глядя на реку, а их множество в нашей стране, я чувствовал то же, что и тогда, когда стоял на речном берегу подростком.

Реки Индии, реки России, реки Китая, реки Центральной и Южной Америки — стоя на их берегах, я неустанно вглядывался в катящиеся воды. В объявленной на военном положении Праге меня угораздило поздней ночью несколько часов проторчать на мосту, по которому ходил герой Кафки, и я не сводя глаз глядел вниз, на чёрные волны Влтавы.

Когда я бываю поглощён этим бессмысленным занятием и время точно останавливается, в моём сердце заклинанием отдаются слова, по сути, очень тривиальные: «Капля великой реки».

«Люди — это капли великой реки».

Всего лишь маленькие капельки, но это капли, из которых состоит великий поток, задающий один из ритмов вечности, — вот что я ощущаю самым непосредственным образом, когда смотрю на воды реки.

Конфуций, Камо-но Тёмэй[7]и многие другие черпали вдохновение в образе текущей реки. Мне далеко до отточенных фраз древних, но и во мне, подобно биению пульса всех сосудов в моём теле, трепещет предощущение догадки.