не было ни у кого. Благосостояние советского крестьянина ещё не достигло коммунистического уровня, когда «каждому по потребности». А сельские труженики не торопились выполнять первый принцип социализма «от каждого по способности», и, возможно, по этой причине общественный транспорт в деревню не ходил. Колхозные грузовики ездили в город не каждый день, и эти дни почти всегда не совпадали с расписанием работы военкомата, и, тем более, не совпадали с периодами весенних оттепелей, когда дорога превращалась в одну бесконечную грязную лужу.

– Если выйти в четыре часа утра, то после обеда можно было поспеть куда надо, – говорил он спокойно. – Я же не всю дорогу пешком шёл: на трассе легко попутку поймать. В военкомате меня знали и помогали. Ночевать разрешали у дежурного, чтобы мне два конца в один день не делать, или, например, если завтра с утра какие-нибудь документы надо было получить.

Так я узнал, каким образом Лёня оказался в нашей Академии, которая хоть и носила имя легендарного русского лётчика, но к авиации никакого отношения не имела. Направление в наш суперсекретный вуз ему выписал лично военный комиссар после недолгих логических умозаключений.

– В лётные училища у меня в этом году разнарядки нет, – сказал он Ленару. – А вот в Академию есть. Пойдёшь в Академию?

Лёня нерешительно пожал плечами.

– Академия даже лучше, чем училище. Если Академию называют именем знаменитого русского лётчика? Значит, что? – Он многозначительно поднял указательный палец вверх, как бы призывая дух исторического персонажа в свидетели. – Правильно, – ответил он сам себе после короткой паузы и ткнул пальцем в Ленара. – Значит, там готовят лётчиков, и значит, нам туда с тобой дорога. – Последние слова он неожиданно пропел на мотив известной фронтовой песни, а в конце вопросительно добавил: – Фирштейн?

Лёня согласился. Академия по всем параметрам была лучше училища.

Вступительные экзамены принимали в живописном месте. На берегу озера в пригороде Ленинграда доживали свой век несколько деревянных домиков и бараков академической загородной базы. В них размещались столовая, учебные корпуса и административные помещения. Абитуриенты спали в больших армейских палатках, по десять человек, на жёстких деревянных нарах, но с ватными полосатыми матрасами, подушками и чистым постельным бельём. Палатки были старые, и по ночам через дыры можно было изучать звёздное небо – пространство будущих кровопролитных сражений за мир и счастье всего прогрессивного человечества. До выхода первого фильма космической саги «Звёздные войны» оставалось три года, но подготовка к ним шла полным ходом.

Лёня был моим соседом по деревянным нарам с левой стороны. Справа от меня разместился не менее интересный сосед. Он был полной противоположностью деревенскому парню. Во-первых, он был из города. Не помню точно из какого, но из какого-то большого областного центра: то ли из Иркутска, то ли из Волгограда. Во-вторых, он был настоящим отличником и не получил золотую медаль только из-за тройки по физкультуре, о чём и без аттестата свидетельствовали анатомические параметры его бледного тела.

Но самое удивительное было то, что его звали Борис Моисеевич Койфман.

В принципе, ничего крамольного в его имени, отчестве и фамилии не было. В Стране Советов проживало много людей с гораздо более странными записями в паспорте. Но в данном случае анкетные данные субъекта плохо сочетались с конкретным местом и временем его нахождения. Удивительно было видеть, что среди «обычных» вчерашних школьников, подавших заявление в сверхсекретную военную Академию, находится человек, который, как в старом одесском анекдоте, на вопрос о национальности отвечает: «Да».

Кстати, об анекдотах. Советские люди времён брежневского застоя отличались, от жителей других стран тем, что многое в этом сложном противоречивом мире понимали однозначно, без лишних объяснений. Они были подготовлены к самостоятельной жизни не только семьёй и школой, но глубинной мудростью народной: частушками и анекдотами. Мудрость свободно, без цезуры и запикивания, передавалась из уст в уста между представителями разных полов, поколений и социальных групп. Каждый ребёнок знал анекдот о человеке, который разбрасывал на Красной площади в Москве пустые листовки, а когда его арестовали, объяснил следователям, что писать на них ничего не надо – все и так всё понимают.

Но Борис Моисеевич, именно таким полным именем мы называли его в своей палатке, казалось ничего не понимал или делал вид, что не понимает.

Советский Союз уже семь лет как разорвал дипломатические отношений с Израилем. В прошлом году была война Судного дня. Наши друзья арабы с помощью нашего оружия оказались, мягко говоря, не на высоте. Из всех телевизоров, радиоприёмников и газет нам рассказывали про сионистов и их оголтелую военщину. При этом никто из нас никогда не видел ни одного живого сиониста, однако, твёрдо знал, что где-то у нас в стране живут ещё такие люди, которые, конечно, наши советские люди и никакие не сионисты, но всё-таки, как известно, «всегда лучше перебдеть, чем не добдеть». И люди эти, будучи такими же советскими людьми, тоже знают анекдот про пустые листовки и стараются всегда поступать как надо, по неписаным правилам.

А этот Койфман, делал вид, что ему никакие такие правила не известны.

А нам то что? У каждого из нас в это время была только одна проблема – пройти по конкурсу. Проблемы конкурентов по деревянным нарам никого не интересовали. Каждый думал, что хотел, и поступал, как требовалось.

Кстати, вопрос поступления Койфмана, казалось, не интересовал не только нас, но и наших командиров. Тут хочется сделать небольшое пояснение: в отличие от гражданских институтов, военные сразу сортируют абитуриентов по специальностям. Каждая специальность – это учебное отделение или курс, которому полагается начальник курса и курсовой офицер.

Со своим курсовым офицером я познакомился в первый же день.

Капитан Харин сидел за ободранным канцелярским столом и удивительным образом соответствовал своей говорящей фамилии. Курсанты между собой прозвали его, естественно, Харя, но эта кличка к нему почему-то не прилипла. Через год, по причине природной тупости, его от нас перевели в батальон охраны. Солдаты решили, что Харя – это очень мягко, и новому ротному больше всего подходит прозвище – Кирпич. С тех пор каждый дембель, возвращаясь домой, первым делом шёл на почту и отправлял капитану Харину ценную посылку, в которую, как не трудно догадаться, был вложен образец этого нехитрого строительного материала. Солдатская легенда гласила, что из присланных кирпичей во дворе своего многоэтажного дома капитан, подобно куму Тыкве, сложил маленький домик-гараж. Я в это не очень-то верю. Во-первых, у него не было автомобиля, а, во-вторых, кирпичей было явно мало, потому что завершил свою армейскую карьеру капитан Харин стремительно и бесславно