и ужаснулась: волосы едва ли не в колтун сбились, висок перепачкан клубничным джемом, тушь потекла… Это когда я так себя изуродовала? Пока и пыталась выдавить хоть фразу? Или ещё раньше, заработалась и ткнула пончиком мимо рта?

«Убила пончиком», – пошутила Салли бесцветно.

Меня пробило нервным смехом.

Какое-то время я пыталась гребнем разобрать на отдельные пряди воронье гнездо у себя на голове, но быстро стало ясно, что ничего не выйдет. Волосы мне достались папины – жёсткие, как проволока, чёрные и обычно гладкие… если не трогать их, да.

И подтёки эти зелёные под глазами… Может, тот чудик поэтому пялился?

«Сомневаюсь, моя готическая фея. На тот момент с лицом у тебя было всё в порядке. Будь мы в разных телах, я бы тебя не упустил, поверь».

Начинается… Кстати, странно, что Йен не назвал «хорошеньким» того незнакомца. Нет, конечно, лошадиные лица не в моём вкусе, но этот-то психопат никогда разборчивым не был.

«О, некоторые цветы лучше оставлять несорванными, ибо их смрад не стоит заполненной пустоты в гербарии».

И что это был за цветок? Ты ведь его узнал, Йен.

Он затянул с ответом – настолько, что я успела привести себя в порядок, попрощаться с Тони и в прямом смысле свалить в туман.

«Цветок одного со мной поля. Вот только моё положение сейчас не в пример более уязвимое».

В каком смысле, интересно…

Обычно я возвращалась домой не так уж поздно – в восемь часов народу на улице шлялось полно. Час пик, можно сказать. Студенты, ошалевшие от радости, что занятия кончились, одними своими воплями и гоготом могли распугать всю нечисть, преступность, а заодно и гвардию на три квартала вокруг. Сегодня шум особенно давил на уши; головная боль никак не желала отступать, несмотря на таблетку, потому что дышалось в тумане тяжело. Я свернула в проём между домами, где было потише, и Салли вдруг очнулась.

«Не ходи».

Ровный прежде голос пронизывало напряжение; похоже, не только меня случай с чудиком в оранжевом плаще выбил из колеи. Ничего, скоро мы доберёмся до дома, врубим какой-нибудь фильм, можно даже ужасы, и вся эта дрянь останется далеко-далеко.

Проход между домами давно должен был закончиться. Он вился, поворачивал снова и снова, а соседняя улица никак не показывалась. Спина опять взмокла; когда вдали послышался взрыв хохота, у меня чуть сердце не выскочило через рёбра, а оба голоса, как назло, заткнулись, хотя сейчас я бы не отказалась бы даже от идиотских комментариев Йена. Две кирпичные стены над головой точно накренились и не бились друг о друга лишь потому, что ватный туман не позволял.

…Это сон. Точно же, сон.

Когда переулок изверг меня, я чувствовала себя порядком пережёванной. Улица выглядела совершенно незнакомой – приземистое, скрюченное дерево, ржавые качели, взгромождённые друг на друга мусорные баки. Два драных кошака нежились на капоте припаркованной у подъезда машины – видимо, железки не успели ещё остыть.

От сердца отлегло: кто-то водит автомобили, кто-то нормальный, живой; наверное, просто голова закружилась в этом тумане, вот и я и проскочила нужную улицу…

Выход из двора был перегорожен решёткой со шлагбаумом. Дорога за ним, истыканная фонарями, шла прямо и прямо между домов, пока не терялась в тумане. И – ни одной открытой двери, ни одного горящего окна, даже форточки распахнутой.

«Пожалуй, такой исход был неизбежен. Фатум. А ведь я так обрадовался, когда понял, что ты не стремишься стать публичной персоной… Впрочем, работа за стойкой – тоже вид публичности».

Я не понимала, о чём говорит Йен, но мне это не нравилось. Коты на капоте прекратили вылизываться и напряглись; потом один юркнул под машину, а второй – за мусорные баки.

«Туда».

Спрятаться за помойкой? Салли, я всё понимаю, но от неё несёт, как…

Додумать я не успела, потому что совершенно отчётливо услышала в проходе между домами, из которого только что сама и вывалилась, шаги. Размашистые, торопливые, тяжёлые – и звонкие, точно подошвы были подбиты железом.

Кот за мусорным баком шипел и дёргал хвостом.

Может, позвонить в дверь? В любую квартиру, наугад? Попросить вызывать гвардию?

«Хватит метаться, солнце моё. Ты не сумеешь убежать – так прячься».

В горле у меня точно воздушный шарик надулся. Я прижала подмышкой сумку с ноутбуком и присела на корточки за машиной, за колесом, пригнула голову… Шаги приближались, металлический дребезг становился отчётливей. Сколько их, двое? Почему за мной? Из-за того, с лошадиным лицом?

Подкатила тошнота; я скрючилась на земле. Ничейный кот перетаптывался рядом, выгибая спину, и таращил глаза.

А потом из проулка показались двое.

Мне из-под машины видно было только их ноги в тяжёлых ботинках, размера этак пятидесятого. Брусчатка крошилась и трескалась под каблуками, как осенний ледок. Послышалось что-то вроде сопения или тихого присвиста, а потом неживой голос приказал:

– Там, за автомобилем. Выходи.

Я сжалась в комок.

«Пихни кота».

Советы Йена временами казались очень странными, но сегодня он просто бил рекорды. Хотя…

Лёгкий тычок в бок – и котяра серой молнией проскочил под машиной, едва не влетел в подбитые железом ботинки, вздыбил шерсть, попятился и драпанул к дереву. Через несколько секунд о его присутствии напоминало только неестественно плавное и размеренное, как маятник, покачивание ветвей. Изъеденные осенью листья медленно опускались на землю. Я затаила дыхание, пытаясь не думать, исчезнуть отсюда… Несколько секунд не происходило ничего, только сердце у меня таранило грудную клетку. А потом две пары ботинок развернулись и двинулись обратно к проходу между стенами, постепенно ускоряясь. Окованные металлом каблуки глубоко вгрызались в брусчатку, словно с каждым шагом два великана делались всё тяжелее и тяжелее. Но это было уже не так страшно; главное, что они удалялись – надо признать, что затея с котом имела смысл.

Сумка с ноутом, про которую я совершенно забыла, соскользнула с плеча и тюкнулась в брусчатку.

Глухо звякнула на дне связка ключей.

Двое в железных ботинках развернулись прямо на ходу, взметнув каблуками фонтаны каменной крошки, и зашагали обратно, расходясь под углом.

«Огибают машину, чтобы мы не сбежали… Умно, умно. Владелец этих кукол довольно умел».

Йен ещё трепал языком, но я не слышала; не могла. В висках стучало так, что все прочие звуки откатились назад, за невидимое стекло; щёки горели, ресницы практически