номер с видом на океан в отеле «Малибу хайтс». Во-вторых, я переваривала тот факт, что Генри Эшервуд III знает мою почту, потому что накануне вечером мы с ним переписывались. Ну, точнее, он спросил, где я остановлюсь и во сколько прислать за мной машину, а я просто ответила по существу – но все равно! В-третьих, был Ной.

Ной Вайсман, мой лучший друг в пору обучения в Брауновском университете и по совместительству оппонент на литературных семинарах. Мы оба планировали пойти на степень в области изящных искусств после колледжа, но в итоге, когда выпустились, я переехала в Бостон вместе с Джеком, а Ной поступил в Калифорнийский университет. Он так и остался в Лос-Анджелесе помощником профессора при кафедре, преподавал и пытался опубликовать первый роман. А я уже через два года после выпуска написала «Все маленькие огоньки», заключила контракт с Чарли, и почти сразу на книгу нашелся издатель. Не могу сказать, что моя более успешная карьера проложила трещину в наших отношениях, но если раньше мы с Ноем списывались чуть ли не каждый час, то потом всего раз в день, раз в неделю и дошли до двух раз в год, когда поздравляли друг друга с днем рождения. Теперь я даже и не могла вспомнить, когда мы последний раз списывались и тем более говорили вживую. Я не рассказывала ему о том, что мы с Джеком расстались и о неудаче с третьим романом, но, сев на место в самолете, я открыла в телефоне список контактов и задумалась, стоит ли вообще сообщать Ною, что я приезжаю в Лос-Анджелес.

Да ну нет, глупости! Это же Ной. Если бы он приехал в Бостон и не сообщил мне, я бы обиделась. Так что я поспешно набрала и отправила: «Привет, прилетаю в ЛА на неделю, встретимся, если у тебя есть время?» Несколько минут я прожигала экран взглядом, ожидая немедленного ответа, а потом пришлось переводить телефон в режим полета.

Устроившись в кресле поудобнее, я достала купленный накануне толстенный том под заголовком «Восставшие из пепла. История самой богатой семьи в Америке». Я знала о семье Эшервудов ровно столько, сколько любой преданный читатель журнала People. Я знала, что дед Генри Эшервуда III был моряком и героем Первой мировой, представленным ко многим наградам, и что в начале тридцатых годов он открыл магазин на окраине Лос-Анджелеса (сегодня в сети Эшервудов было больше магазинов, чем в Costco и Target вместе взятых). Я знала, что его сын почти привел компанию к банкротству, прежде чем умер от передозировки наркотиков в девяностые, и что в последние годы Генри Эшервуд III возродил предприятие. Но эту семью неотступно преследовали несчастья – начиная с бабушки, погибшей в автокатастрофе, заканчивая женой самого Генри, скончавшейся год назад и оставившей его вдовцом в сорок лет. По слухам, с тех пор он замуровался в поместье в Малибу, и даже самые настойчивые таблоиды с трудом могли урвать его фото для публикаций.

А теперь я пересекала страну, чтобы встретиться с ним вживую. Возможно, написать о нем какой-то материал. Вся ситуация казалась настолько нереальной, что, если бы не перевод от Чарли на мой банковский счет и письмо в почте с подписью самого Генри, я бы решила, что все это мне приснилось.

Всего шесть часов и один трансфер спустя я сидела на балконе номера в «Малибу хайтс» и с наслаждением грелась в солнечных лучах. Волны разбивались о камни почти у моих ног, так что я ощущала, как мельчайшая водяная пыль оседает на голых руках. С каждым глубоким вдохом я, казалось, вдыхала лето. И, конечно, никакого сравнения с застоявшимся воздухом и шипением радиатора в моей бостонской квартире. Я закрыла глаза и вздохнула: эта поездка, эта работа – вот что мне требовалось, чтобы вернуться в строй. Совсем скоро слова снова легко будут слетать с пальцев, а по окончании проекта я, возможно, напишу что-то свое и настолько хорошее, что Чарли найдет на эту новую книгу издателя.

Я открыла глаза как раз в тот момент, когда из воды выпрыгнул дельфин, и меня вдруг осенило: Оскар! Я так поспешно рванула с утра в аэропорт, что не подумала, как он целую неделю обойдется без еды. Я хоть перед отъездом его покормила? Кажется, не загубив Оскара, я совершила единственное стоящее дело за много месяцев и, уморив его сейчас, ознаменовала бы провал грядущей затеи и беззаботного будущего, которое уже нарисовала в голове.

Хотя мы не общались с Джеком с того момента, как он съехал, у него оставался ключ от моей квартиры, и я могла попросить его покормить Оскара. А заодно сообщить, что улетела в Лос-Анджелес на неделю, с подтекстом: «Жизнь продолжается, у меня все чудесно», хотя, конечно, такое заявление было далеко от правды.

«Сделаешь мне огромное одолжение? – набрала я, чтобы не успеть передумать. – Можешь на этой неделе несколько раз заскочить ко мне и покормить Оскара? Мне пришлось улететь в ЛА по делам».

Ответ пришел мгновенно – значит, он читает мои сообщения; это польстило самолюбию и сулило спасение для Оскара: «Кто такой Оскар? Ты завела кота?»

Я с самого рождения любила кошек и выросла в доме с четырьмя кошками, но из-за аллергии Джека домашнего животного у нас не было. А теперь, когда он съехал, логично было предположить, что я заведу кошку. А в самом деле, почему я так не поступила? Лелеяла в глубине души надежду, что однажды Джек вернется? Или просто у меня не было ресурса, чтобы возиться с серьезным питомцем?

«Нет, это гипоаллергенный питомец! Оскар – это рыбка», – набрала я.

«Ты завела рыбку, серьезно?»

«А что? Он отличный компаньон!»

«Ты променяла меня на рыбку?» Непонятно, хотел ли он пошутить или, наоборот, издевался. Когда человек пишет, это не всегда очевидно.

Я решила проигнорировать вопрос.

«Пожалуйста, пожалуйста, ты можешь покормить его? Я уже загубила пятерых его приятелей. Корм стоит рядом с аквариумом, просто сыпь пару щепотей каждый раз, как будешь там. Я вернусь в следующую субботу».

«А чего ты делаешь в ЛА? Поехала повидать Ноя?»

У Джека и Ноя за плечами стояла длинная история взаимной неприязни, которая началась еще на последнем курсе Брауновского университета, когда Ной заявил, что Джек мне не подходит, а Джек сообщил, что Ной тайно в меня влюблен. На обе эти новости я отреагировала закатыванием глаз, уверенная, что они оба ошибаются. Правда, сейчас я испытывала искушение соврать, что да, еду