Мой взгляд проследовал за прокурорским и остановился на Шэе Борне.

– Если за последние пятьдесят восемь лет по какому-то делу и могло быть назначено исключительное наказание, – заключил прокурор, – так это именно оно.

В колледже ты словно под огромным колпаком. Поступаешь туда на четыре года, забывая, что, помимо курсовых работ, промежуточных экзаменов и чемпионатов по бирпонгу, существует реальный внешний мир. Газет ты не читаешь – читаешь учебники. Новости не смотришь – смотришь шоу Леттермана. Но тем не менее до тебя доносятся отголоски внешнего мира: мать, запершая детей в машине и пустившая ее под откос в озеро, чтобы они утонули; разлюбленный муж, застреливший жену на глазах у детей; серийный насильник, месяц продержавший девочку-подростка привязанной в подвале, а затем перерезавший ей горло. Убийство Курта и Элизабет Нилон было ужасным, это верно, но разве другие были менее ужасны?

Поднялся адвокат:

– Вы признали моего клиента Шэя Борна виновным по двум пунктам тяжкого убийства, и он этого не оспаривает. Мы принимаем ваш вердикт, мы уважаем ваш вердикт. Однако в данный момент штат просит вас завершить это дело – о смерти двух человек – смертью третьего…

Я почувствовал, как между лопатками потек пот.

– …Убив Шэя Борна, вы не сделаете ничью жизнь более безопасной. Но если вы решите не казнить его, он никуда не денется. Он будет отбывать два пожизненных срока без права на условно-досрочное освобождение. – Адвокат положил руку на плечо подсудимого. – Вы слышали рассказ о детстве Шэя Борна. Откуда ему было знать, что люди берут пример со своих близких? Как он мог научиться отличать правду от неправды, хорошее от плохого? Если уж на то пошло, где он мог узнать цвета и числа? Кто должен был читать ему сказки на ночь, как делали это родители Элизабет Нилон? – Адвокат подошел к нам. – Вы слышали, что Шэй Борн страдает маниакально-депрессивным психозом и его не лечили. Вы слышали, что у него нарушена обучаемость, поэтому простые для нас задачи представляют для него невероятную сложность. Вы видели, как трудно ему выразить свои мысли. Все это привело к тому, что Шэй сделал неправильный выбор – с чем вы, без сомнения, согласны. – Он по очереди взглянул на каждого из нас. – Шэй Борн сделал плохой выбор, – повторил адвокат, – но не усугубляйте этого своим неверным выбором.

Все зависело от присяжных. Опять.

Странная идея – отдать правосудие в руки двенадцати чужих человек. Во время вынесения приговора я наблюдала за их лицами. Там были матери – я ловила их взгляды и улыбалась, когда могла. Несколько мужчин по виду напоминали бывших военных. Был среди них и молодой парень, возможно еще не брившийся, – где уж ему принять правильное решение!

Мне хотелось посидеть рядом с каждым из них. Хотелось показать записку, оставленную Куртом после нашего первого официального свидания. Хотелось дать им прикоснуться к мягкому чепчику, в котором новорожденную Элизабет привезли домой из больницы. Хотелось, чтобы они прослушали автоответчик, – я никак не могла стереть эти записи с дорогими мне голосами, хотя всякий раз при их воспроизведении чувствовала, что с меня живьем сдирают кожу. Хотелось привести их в спальню Элизабет, где висели ночник с феей Динь-Динь и нарядные детские платья. Хотелось, чтобы они зарылись лицом в подушку Курта, вдохнули его запах. И я бы очень хотела, чтобы они пожили моей жизнью, потому что только тогда они бы поняли, что я потеряла.

В тот вечер, вернувшись домой после заключительного слова в суде, я, убаюкав Клэр, сама заснула с ней на руках. Мне приснилось, что она плачет наверху, вдали от меня. Я поднялась по лестнице в детскую, хранившую запах свежего дерева и подсыхающей краски, и открыла дверь. «Иду», – сказала я и, переступив порог, поняла, что эта комната так и не была закончена, что ребенка нет и я падаю в пустоту.

Далеко не каждый может оказаться в составе суда присяжных. Матери с маленькими детьми, бухгалтеры с их срочными отчетами, доктора наук, уезжающие на конференции, и подобные им люди исключаются. Остаются пенсионеры, домохозяйки, инвалиды и студенты вроде меня, потому что никто из нас не привязан к определенному месту и времени.

Старшина присяжных, пожилой мужчина Тед, напоминал мне моего деда. Не внешностью и не манерой говорить, а своим даром заставлять нас выполнять задачи. Мой дед был таким же. Рядом с ним хотелось показать себя с лучшей стороны, и не потому, что он этого требовал, а потому, что ничто не могло сравниться с его одобрительной улыбкой.

Именно из-за деда меня выбрали в присяжные. Пусть мой личный опыт не содержал и намека на убийство, однако я знал, каково это – потерять любимого человека. Нельзя отмахнуться от горя, ты детально проживаешь его – и я просто понимал чувства Джун Нилон больше, чем она могла себе представить. Этой зимой, четыре года спустя после смерти деда, кто-то влез ко мне в комнату и украл компьютер, велосипед и единственную фотографию, на которой нас с дедом сняли вместе. Вор почему-то забыл серебряную рамку. Я заявил о краже в полицию, но больше всего мне было обидно из-за этой фотографии.

Тед подождал, когда Морин подкрасит губы, Джек сходит в туалет, в общем, каждый закончит свои дела, а потом мы принялись за совместную работу.

– Что ж, – начал он, положив перед собой руки на стол, – пора приступать к делу.

Однако, знаете ли, гораздо проще заявить, что человек заслуживает смерти за содеянное, чем взять на себя ответственность за осуществление этого.

– Скажу прямо, – вздохнула Вай, – я понятия не имею, чего от нас хочет судья.

Перед дачей свидетельских показаний судья почти час устно инструктировал нас. Я думал, нам раздадут листовки с тезисами, но ошибся.

– Могу объяснить, – сказал я. – Это похоже на меню в китайском ресторане. Существует целый перечень признаков, по которым за преступление может быть назначена смертная казнь. В целом нам надо найти один признак из столбца А и один или больше признаков из столбца В, чтобы каждое убийство подпадало под смертный приговор. Если мы отметим один признак из графы А, но ни одного из графы В, тогда суд автоматически приговаривает виновного к пожизненному сроку без условно-досрочного освобождения.

– Но я не понимаю, что находится в графе А или В, – сказала Морин.

– Мне никогда не нравилась китайская еда, – добавил Марк.

Я встал перед лекционной доской и, взяв в руки легкостираемый маркер, написал:

– Первое, что мы должны установить: намеревался ли Борн убить своих жертв. – Я повернулся к присяжным. – Полагаю, мы в основном ответили на этот вопрос, приговорив его за убийство. А вот «ГРАФА В» – задачка посложнее. В этом списке целый набор факторов.

Я принялся читать и переносить на доску свои сумбурные записи, сделанные в ходе инструктажа судьи.

Обвиняемый прежде был один раз осужден за убийство.