Его могучий истребитель мерно рассекал воздушный океан наравне с еще двумя дюжинами таких же машин, идущих на перехват немецких бомбардировщиков. Цельнометаллическая машина из новейших алюминиевых сплавов с мощным двигателем шла легко, уверенно, как будто бы и не замечая десяти километров под собой. Просторная кабина с каплевидным фонарем. Мощное вооружение из двух пушек и двух крупнокалиберных пулеметов[1]. Коротковолновые радиостанции, обеспечивающие надежное взаимодействие как с другими машинами, так и с наземными службами. Еще несколько лет назад о таком советские ВВС могли только мечтать. А теперь – вот, пожалуйста. На их фоне лучшие немецкие машинки[2]казались просто чем-то совершенно отсталым. Хотя весьма недурно обученные летчики Люфтваффе все равно представляли серьезную опасность, особенно в драке на виражах, поэтому стандартной тактикой советских ВВС на этом этапе войны стали вариации «соколиного удара» без лишнего геройства.

«Каждый солдат должен стремиться не к тому, чтобы героически умереть за свою Родину, – говаривал не раз Тухачевский, – а к тому, чтобы помочь солдатам противника умереть за свою». От чего и плясали, учась работать аккуратно, здраво и по глупостям не подставляться. Что на земле, что в воздухе. Вся война превратилась в какие-то кульбиты и выкрутасы. Поначалу Василий от этих новостей просто приходил в ярость. Как же так? Бегать от врага, вместо того чтобы выдвинуться вперед и дать ему честный бой. Довозмущался до того, что тесть в гости вызвал для внушений. И только после того, как Михаил Николаевич в числах и буквально на пальцах все объяснил, понял, каким он болваном был. Можно ведь и насмерть стоять, только зачем? Ведь задача не стоять, а побеждать, перемалывая личный состав и технику противника, изматывая его и лишая покоя. И все лишь для того, чтобы замедлить, ослабить и дать возможность мобилизованным частям привести себя в порядок и подойти к линии фронта. Покаялся он тогда. Стыдно стало.

– Бор! Бор! Я Свиток. Цель подтверждаю. Квадрат десять – сорок семь. Время три, – раздался в наушниках голос оператора наземной службы обнаружения и сопровождения «Сириус». О, это была просто удивительная организация, включающая в себя массу звукометрических, визуальных, радиолокационных и аналитических постов, которые отслеживали в реальном времени практически все перемещение любых самолетов в прифронтовой зоне. Как показали эти две недели боев, результативность по обнаружению врага и наведению на него своих истребителей стоила очень многого. Сам факт ее существования оказался намного более важен, чем даже новые замечательные машины и прекрасно подготовленные пилоты вместе взятые. Будь даже сейчас старые «ишачки» с практически необученным личным составом, и то бы немца били в воздухе. По крайней мере, такая убежденность была практически у всего летного состава.

Молодой Сталин взглянул на карту. Они входили в обозначенный квадрат, опаздывая на пару минут. Но успеют. Не в первый раз.

– Сирень. Я Ромашка. Вижу цель. Групповая. Лево десять. Высота шесть, – донесся голос командира второго звена, выведший Василия Иосифовича из задумчивости.

– Я Сирень. Вас понял, – ответил командир эскадрильи, пытаясь разобрать что-то в далеких темных точках где-то впереди, внизу и слева. Бомбардировщики шли достаточно плотным строем, а вокруг них крутились на виражах истребители. Совершенно стандартная ситуация. Не привыкли немцы забираться еще выше. Да и острая нехватка материальной части вынуждала использовать бомбардировщики с перегрузкой, а потому не только не хотели, но и не могли подниматься выше советских соколов.

Первая эскадрилья прибавила газа и вышла чуть вперед, после чего пары, одна за другой, стали падать куда-то вниз. Заметили их сразу. Начали шевелиться. Но вот попасть по несущемуся с весьма солидной скоростью истребителю в пике очень сложно, тем более что «И-300» с его хорошей аэродинамикой выходил за восемьсот километров при пикировании.

Когда первая эскадрилья нанесла свой «соколиный удар» и пришла очередь Василию вести своих бойцов в бой, от строя немцев уже отвалилось несколько бомбардировщиков. У одного не было плоскости, и он смешно кувыркался в воздухе. Двое дымили двигателями, оставляя после себя густой шлейф. А последний бомбардировщик так и вообще просто стремительно терял высоту, идя по какой-то странной траектории. Кое-где показались белые купола парашютов. Негусто, но никто особенно и не рисковал, работая аккуратно. Впрочем, несмотря на удар, немцы продолжали держать строй. Он несильно спасал, но был намного лучше неупорядоченного бегства, давая хоть какие-то шансы продать свою жизнь дороже. Тем более что начались стандартная процедура сброса бомб «на кого бог пошлет» и разворот на базу с набором высоты и скорости в надежде, что строй позволит добраться туда хоть кому-то. Уж больно кровавый им раз за разом давали урок.

Василий отдал приказ по эскадрилье и первым пошел в пике, привычно ощущая некую легкость, сопутствующую началу этого не самого легкого для здоровья маневра.

Внизу начало второй волны заметили и стали активно маневрировать, стараясь поставить советские пары в несколько огней, эшелонировав обстрел по ярусам. Истребители ушли ниже и выше, а бомбардировщики чуть подкорректировали курс.

Лезть головой в петлю Василию очень не захотелось, поэтому он потянул рукоятку на себя и вбок, давая длинную очередь поперек курса идущих вдали немецких истребителей и уходя вниз в стороне от строя, готовящегося его растерзать. Впрочем, он промахнулся. Очередь прошла в стороне от «сто девятого», пугнув его и вынуждая отвернуть в сторону. А вот ведомый попал – пройдя несколькими пулевыми попаданиями по капоту. Жаль, что снаряды ушли в молоко, но и этого хватило.

– Акация, ты как там? – нажав тангентку, спросил Василий, когда они уже ушли в пологом пикировании в сторону километра на два.

– Несколько винтовочных попаданий в крыло. Ничего страшного.

– Клумба. Клумба. Я Сирень… – продолжил Василий Иосифович вполне уже привычную работу по координации эскадрильи.

В тот вылет эскадрилья Василия Сталина еще дважды заходила на высоту для повторения удара. Но кое-кто из немцев смог уйти. Хотя в первые дни войны получалось вырезать подобные эскорты полностью. Впрочем, Василий не расстраивался. Свои все живы, а это главное. Кое-какие повреждения самолетов починят. Да и немцев старались бить не в кабину, а по двигателям. По возможности. Насаждая тем самым определенную атмосферу благородства, что ли. Не очень рационально, но на самоощущение летного состава влияло крайне положительно. Особенно на фоне весьма многочисленных воздушных побед.

Вечером того же дня

– Геринг, – Гитлер раздраженно смотрел на шефа Люфтваффе, – я не понимаю, что случилось с вашими хвалеными асами. Мне докладывают, что они решаются нападать на противника не менее чем при двукратном превосходстве в силах, а в остальных случаях лишь обороняются или стараются выйти из боя. Почему орлы вдруг превратились в ощипанных куриц?