– А что, по-вашему, она будет делать, если ее оставить несвязанной? – спросил Кристиан.

– Предоставленная самой себе, – глубокомысленно ответил доктор, – она может биться головой о стену и повредить голову или молотить кулаками и сломать руки. Вы, конечно, считаете нас жестокими, но подумайте о том, что может случиться, если мы не позаботимся о ее безопасности. После первой процедуры мы не стали ее связывать, так она царапала дверь ногтями, пытаясь ее открыть, содрала кожу на пальцах и сильно занозила руки. Эти занозы пришлось вынимать, мистер Маршалл. Они застряли у нее под ногтями, впились глубоко в кожу. А-а, вижу, вы ей сочувствуете! – воскликнул он, подметив легкую гримасу на лице Кристиана, которая выдала его мысли. – Поверьте, нам тоже было жаль ее. Правда, сама Джейн не подавала никаких признаков того, что чувствует боль, даже когда ранки на руках начали нарывать. Вне всякого сомнения, это лучший показатель состояния ее рассудка. Просто она не реагирует на внешние раздражители так, как все нормальные люди. И все же из соображений гуманности мы вынуждены ограничивать ее движения. Сейчас она спокойна, вы видите сами. Скоро она мирно заснет. Лучше всего о ее состоянии можно будет судить после того, как она проснется.

Санитары взялись за ванну и потащили ее из комнаты. Кристиан шагнул в сторону, пропуская их, и как бы невзначай толкнул одного. Выплеснувшаяся из ванны вода попала ему на тыльную сторону ладони. Она была так же тепла, как только что растаявший лед. Он опять мельком взглянул на Джейн Дэу. Девушка лежала с закрытыми глазами и слабо дышала. Тонкие кости ее лица были туго обтянуты иссиня-бледной кожей, на фоне которой резко выделялись синюшные губы, а густые черные ресницы не скрывали желтоватых теней под глазами. Мертвенно-бледные руки, не прикрытые одеялом, были покрыты мурашками.

– И никто не меняет ей белье? – спросил Кристиан. – Не сушит ей волосы?

– Нет. Закаливание – часть лечебной процедуры. Бодрящий холод помогает ей вступать в контакт с реальностью.

«Вступать в контакт с воспалением легких», – подумал Кристиан, но благоразумно оставил это замечание при себе. Он вынул из кармана блокнот и карандаш.

– И как часто она принимает такие процедуры?

– Рекомендуется раз в неделю до тех пор, пока не появится заметное улучшение. Это ее пятое… нет, шестое погружение в ванну.

Кристиан сделал пометку в блокноте.

– Сколько еще пациентов лечатся таким способом?

– Четверо. Как я уже говорил, этот метод показан не всем душевнобольным. Вы ходили по клинике и знаете, что такие больные составляют лишь малую часть наших пациентов. Я бы не рекомендовал эти процедуры людям, страдающим, скажем, меланхолией, неврозами страха, идиотией или тихими формами сумасшествия. Так что, понимаете, такое лечение носит сугубо избирательный характер.

Кристиан отрывисто кивнул и поковылял к двери, где было светло – санитары оставили один фонарь.

– Расскажите мне еще раз о лечении страхом. Мне кажется, сейчас, когда я собственными глазами видел его применение, ваш рассказ будет мне более понятен.

Кристиан представлял себе, что доктор Гленн мысленно поздравляет себя с победой. «Он полагает, что перетянул меня на свою сторону, – цинично подумал Кристиан, – ему кажется, что меня убедили его профессиональные достижения и самодовольные заверения в своей правоте». Не обращая внимания на сырость, Кристиан привалился плечом к стене и сделал вид, что полностью расслабился и весь в ожидании беседы. Странно еще, что он вспомнил, как это делается. Уже очень давно у него не возникало желания прибегать к подобным уловкам.

Доктор Гленн двинулся к светлому кругу от фонаря, его приземистая тень упала на стену. Он держался от Кристиана на довольно большом расстоянии, чтобы не приходилось напрягать шею, глядя на него снизу вверх. Заговорив, он невольно поддался своей старой привычке и принялся оглаживать бородку.

– Применение страха как метода лечения берет свое начало несколько веков назад в старых психиатрических лечебницах Франции и Англии. В те времена считалось, что душевнобольные люди, особенно буйнопомешанные, в глубокой стадии сумасшествия ничем не отличаются от диких зверей, – он слегка ухмыльнулся над недомыслием своих профессиональных предшественников, – теперь-то мы знаем, что это неверно – во всяком случае, не до такой степени, как думали раньше. Лечение в те времена было нацелено на то, чтобы сломить дух душевнобольного человека – иначе говоря, приручить его. Часто больного лишали пищи и применяли к нему такие методы, которые больше подходят для укрощения диких лошадей.

– Простите, – сухо сказал Кристиан, – но я не вижу большой разницы между этими методами и тем, как только что обращались с этой пациенткой.

– И все-таки разница есть, – заверил его доктор, – погружение в холодную воду имеет своей целью вызвать в больном самый сильный первобытный страх, известный человечеству, – страх смерти. Этот метод основан на медицинской теории о том, что страх – мощная эмоция, снимающая возбуждение. Доктор Куллен доказал это сто лет назад.

– Мне незнакомо это имя, – сказал Кристиан, сделав несколько пометок в блокноте.

Не глядя на кровать, он начал делать наброски с Джейн Дэу. Его карандаш быстро ходил по бумаге, но не настолько быстро, чтобы вызвать подозрения у доктора Гленна. Простые линии рисунка выходили по памяти.

– Доктор Куллен был учителем Бенджамина Раша. Его-то вы должны знать.

– Если не ошибаюсь, он подписывал декларацию?

– Не только. Он был врач, учитель и первооткрыватель в области лечения больных, страдающих психическими и умственными расстройствами. Подобно большинству врачей того времени, он пропагандировал терапевтическое применение страха. Он рекомендовал использовать успокоительный стул (кстати, его собственное изобретение), который держал пациента в неподвижном прямом положении несколько часов подряд. У больного, сидящего на таком стуле, благодаря ограничению мышечной активности снижается пульс. Так называемую смирительную рубашку он находил средством ненадежным и неоправданно жестоким. Далекий от того, чтобы защищать пыточные методы, доктор Раш был лидером движения медицины в сторону рационального гуманизма. Он понимал, что страх оказывает сильное воздействие на тело, при этом проводником является мозг.

– Да, но Раш, должно быть, умер лет сорок тому назад, – заметил Кристиан, – логично было бы предположить, что в наше время некоторые его методы уже устарели. Уверен, кое-кто из современных врачей просто посмеялся бы над его теорией.

– Но кто сказал, что правы именно они? – риторически вопросил доктор Гленн. – Работа, которую я веду со своими больными – и добавлю, которую я документирую, – докажет моим коллегам-врачам и в конечном счете широким слоям общества ценность страха как метода лечения. Я предлагаю запугивать душевнобольных, так сказать, в их воображении.

Кристиан перевернул страницу блокнота и принялся набрасывать следующий эпизод – тот, что он увидел, войдя в кабинет. Бедная безумная Джейн Дэу без всякой надежды на успех вырывалась из крепких рук двоих санитаров. На маленьком личике ее темно-карие глаза казались невероятно огромными. Они остекленели от страха, но почему-то совсем не блестели. На какой-то очень краткий миг эти глаза встретились с глазами Кристиана, и ее беспомощность, ее вынужденное смирение и безграничное отчаяние подняли бурю чувств в его душе, которую он давно считал равнодушной к чужому горю. Сейчас он поймал этот взгляд на бумаге и почувствовал, как свело живот от волнения. Кристиан подумал о бутылке виски, которую обещал себе сегодня вечером. Это помогло.