– Хорошие руки, – возразила я. – Хорошие зубы.

– Он вегетарианец.

Я поморщилась:

– Давно?

– С колледжа.

– Гм-м. Ну, возможно, это еще можно исправить.

– Он... – Брианна замолчала.

– Выпущен из тюрьмы на поруки? – пошутила я. – Сидит на болеутоляющих таблетках?

– Он инфантильный, – наконец выдавила она из себя.

– Он парень. – Я пожала плечами. – Они все такие. Брианна рассмеялась.

– И он хороший парень. Поговори с ним. Увидишь сама. Весь вечер я наблюдала за Брюсом и чувствовала, что он поглядывает на меня. Но он так и не заговорил со мной. Вечеринка закончилась, и я направилась домой, в немалой степени разочарованная. Давно уже я не видела мужчины, которым могла бы увлечься, и высокий, с красивыми руками, белозубый выпускник университета Брюс Губерман казался, во всяком случае со стороны, достойным кандидатом.

Но, услышав за спиной шаги, я подумала не о нем. Мне в голову пришли те же мысли, что и любой живущей в городе женщине, когда глубокой ночью она слышит быстро нагоняющие ее шаги, а до следующего уличного фонаря еще идти и идти. Я бросила короткий взгляд через плечо, нащупывая рукой баллончик со слезоточивым газом «Мейс», висящий на связке ключей. Под уличным фонарем на углу стоял автомобиль. Я прикинула, что сначала, брызнув газом в лицо преследователю, обездвижу его, а потом разобью окно автомобиля в надежде, что заревет охранная сигнализация, и с громким криком убегу.

– Кэнни!

Я развернулась. И Брюс подошел ко мне, застенчиво улыбаясь:

– Привет. – Он рассмеялся, мой очевидный испуг определенно веселил его.

Брюс проводил меня домой, я дала ему номер своего телефона. Он позвонил на следующий вечер, и мы проговорили три часа. Говорили обо всем: о колледже, родителях, его диссертации, будущем газет.

– Я хочу тебя видеть, – заявил он в час ночи, когда я уже начала думать, что завтра не смогу работать, если мы в самое ближайшее время не завершим этот разговор.

– Так давай встретимся вечером, – ответила я.

– Нет, – возразил Брюс. – Сейчас.

И спустя два часа, свернув не в том месте при съезде с моста Бена Франклина, он вновь возник у моей двери: более высокий, чем я его помнила, в рубашке из шотландки и тренировочных штанах, со свернутым спальником, который пах летом, и со смущенной улыбкой. Так все и началось.

И вот теперь, более чем через три года после нашего первого поцелуя, через три месяца после разговора о том, что нам надо пожить врозь, через четыре часа после того, как я выяснила, что он рассказал всему читающему журнал миру, что я толстушка, Брюс щурился на меня, стоя на автомобильной стоянке у дома, в котором находилась его квартира, где он согласился встретиться со мной. Часто-часто моргал – верный признак того, что нервничал. В руках – коробка с великим множеством вещей, целый склад. Синяя пластмассовая миска для собачьей еды, из которой я кормила Нифкина, когда мы оставались в квартире Брюса. Деревянная рамка с фотографией, сделанной на Блок-Айленде: я и Брюс на краю обрыва. Серебряная серьга-кольцо, не один месяц пролежавшая на его ночном столике. Три носка, ополовиненный флакон «Шанель». Тампоны. Зубная щетка. Мелочи, накапливавшиеся долгих три года. Вероятно, нашим рандеву Брюс решил убить двух зайцев: выдержать мои громы и молнии по поводу заметки в рубрике «Хорош в постели» и вернуть мне мои вещи. Когда я увидела свое добро, собранное в картонную коробку из-под виски, которую он, вероятно, взял в винном магазине, возвращаясь домой с работы, у меня перехватило дыхание: вот оно, вещественное доказательство того, что наши пути окончательно разошлись.

– Привет, Кэнни, – холодно процедил Брюс, продолжая подслеповато моргать, что мне в нем особенно не нравилось.

– Привет, Брюс, – ответила я, стараясь изгнать дрожь из голоса. – Как продвигается роман? Там я тоже буду главной героиней?

Он изогнул бровь, но ничего не сказал.

– Кстати, – продолжила я, – на каком этапе наших взаимоотношений я разрешила тебе поделиться интимными подробностями нашей совместной жизни с несколькими миллионами читателей?

Брюс пожал плечами:

– У нас больше нет никаких взаимоотношений.

– Мы просто решили какое-то время отдохнуть друг от друга.

Брюс снисходительно улыбнулся:

– Перестань, Кэнни. Мы оба знаем, что это означает.

– Для меня – только то, что я сказала. – Я прострелила его взглядом. – А вот для тебя, похоже, нет.

– В любом случае, – Брюс попытался всучить мне коробку с моими вещами, – я не понимаю, чего ты так расстроилась. Я же не сказал ничего дурного. – Он расправил плечи. – Я даже думаю, что заметка удалась.

Я лишилась дара речи, что во взрослой жизни случалось со мной крайне редко.

– Ты обкурился? – спросила я.

Впрочем, с Брюсом такого просто не могло быть.

– Ты назвал меня толстой. Выставил на посмешище. И после этого смеешь утверждать, что не сделал ничего плохого?

– Взгляни правде в лицо, Кэнни, – ответил он. – Ты толстая. – Он склонил голову. – Но это не мешало мне любить тебя.

Коробка с тампонами отлетела от его лба, тампоны раскатились по автостоянке.

– Как мило, – хмыкнул Брюс.

– Ты законченный негодяй! – Я, тяжело дыша, облизала губы. Руки дрожали. Вот прицел и сбился. Рамка с фотографией ударилась о плечо Брюса, упала на асфальт, стекло разбилось. – Не могу поверить, что я серьезно задумывалась о том, чтобы выйти за тебя замуж.

Брюс пожал плечами, наклонился, начал собирать осколки стекла и куски дерева в коробку. К фотографии не прикоснулся.

– Ни от кого в жизни я не видела столько зла, как от тебя, – с трудом прорывались сквозь слезы слова. – Я хочу, чтобы ты это знал. – Но, произнося это, я понимала, что лгу. По большому счету мой отец, бросив нас, поступил еще ужаснее. Среди прочего я ненавидела отца и по этой причине – он лишил меня возможности сказать другому мужчине: «Ни от кого в жизни я не видела столько зла, как от тебя». Брюс вновь пожал плечами:

– Мне больше нет нужды тревожиться из-за твоих чувств. Ты ясно дала это понять. – Он выпрямился. Я надеялась, что он разозлится, может, даже придет в ярость, но получила лишь сводящее с ума, покровительственное спокойствие. – Именно ты этого хотела, помнишь?

– Я хотела, чтобы мы какое-то время пожили отдельно. Я хотела хорошенько все обдумать. Мне следовало просто бросить тебя. Ты... – И я замолчала, думая о том, как бы посильнее зацепить его, пытаясь найти слова, которые заставят его прочувствовать ужас, ярость и стыд, которые испытала я, читая его заметку. – Ты маленький! – наконец выплюнула я, вложив в последнее слово всю накопившуюся во мне ненависть, чтобы он понял: я говорю как о душе, так и о некоторых важных частях тела.