с домом был колодец, сруб которого сохранился в довольно приличном состоянии, над ним была крыша из фигурных резных реек. Мы открыли крышку и сразу отшатнулись – запах был, как из застойного гнилого болота. Водички из него не попьёшь.

На другой улице остались только холмики от домов. Мы побродили между ними, даже не надеясь что-нибудь найти. Дениска увидел на дороге подкову, подобрал её, и сказал, что дома над дверью повесит. И всё будет хорошо. Когда мы услышали звук мотора, мы уже почти закончили свой обход. Илья приехал не один. С переднего сиденья вылез дедок, лет этак семидесяти, бодрый и радостный. Илья его представил:

–Это Павел Анатольевич, прошу любить и жаловать, у него в этой деревне старшая сестра жила. Он не раз приезжал к ней в гости и всю деревню хорошо знал. – Илья многозначительно посмотрел на меня – И ещё, он хорошо знает местный фольклор. Это тебе, Ольга, поможет с диссертацией о народных промыслах.

Мы поздоровались, пригласили его к нашему очагу. Про свиток, как я поняла, Илья деду ничего не сказал. Быстренько собрали скромный обед, дед оказался очень разговорчивым.

–Этой деревни нет уже лет двадцать. Да. Двадцать, не меньше. Сестра старшая моя, Елизавета, самая первая отсюда к детям уехала. Она уже на пенсии была, одна тут жила, болела часто, а магазин в соседней деревне, не набегаешься. Стара уже была, ходила последнее время еле-еле. – Он вздохнул – Сейчас уже нет её в живых. В деревне и жильцов-то было пять человек, и то одни старики. Летом еще ничего, огороды, в лес ходили по грибы-ягоды, а зимой что делать? Телевизор один был на всю деревню, а потом и он сломался, совсем тоскливо стало. Одна радость, когда письмо от кого из детей придёт, так по нескольку раз перечитывали всей деревней. Да и почта-то добиралась сюда не каждую неделю. Вот и стали разъезжаться все. Сначала Верка Хвостова, она к сестре переехала в Лепихино, её тоже уже нет в живых, похоронили. Серафима в город уехала, потом Манька-маковка – тоже в город.

–Маковка? – спросил Илья – Почему маковка?

–Так она табак нюхала и у неё нос всегда в табаке был. Так вот, дальше слушайте. Марья с Петькой Пустоваловы сначала одни тут оставались, а когда Петьки не стало, она тоже к сыну уехала. Тоже, поди, уже нет в живых. Вот. Умерла деревня. А раньше у них хорошо было тут, на троицу, бывало, приедем, на берегу столы поставим и всей деревней празднуем. По три дня! А теперь никого не осталось. Кладбище деревенское, поди, теперь не отыщешь, заросло всё.

– Павел Анатольевич, а чей это был дом? – Я показала на «наш» дом – Не ваша ли сестра здесь жила?

–Нет, она жила во втором доме от колодца, там по переулку. А в этом доме давно жил Петька Помошко, тоже уже умер. Дочь Зинка с мужем к нему приезжали, но года в деревне не прожили, завербовались на комсомольскую стройку, больше и не возвращались сюда.

–А этот Помошко, чем занимался?

–Да ничем, дома лежал. Ни с кем не общался. Только с почтальонкой, когда она ему пенсию приносила.

–И никто здесь больше не жил?

–Нет, никто. Как Петька Помошко умер, никто в этом доме больше не жил. Скажу больше, стороной старались этот дом обходить. А умер он, погоди, вспомню, пятнадцать уже лет прошло, может больше.

–Почему обходили?

–Не знаю я. Просто обходили и всё.

–Может кто-нибудь на лето приезжал?

–Да кто сюда на лето поедет? Лесник наш везде ходит, можете его поспрашивать, он тоже здесь всю жизнь живёт, может он лучше знает. – Он повернулся ко мне – У вас тут кто-то жил из родни?

–Не знаем пока. Павел Анатольевич, а вы слышали про «лихомку»?

Павел Анатольевич посмотрел на меня удивленно:

– Так чё, лихоимка и есть лихоимка. Спину у меня пересекло, вот я и говорю, что лихоимка напала, у бабки моей ноги отнялись – опять лихоимка.

–А может такой персонаж есть?

Дед хмыкнул:

–Персонажа не знаю, но у нас в деревне бабка знахарка жила, так она, когда лечила в бане, то повторяла: «лихоимку отгоняю» и плевала через плечо. Три раза. Вот.

–А где можно найти лесника?

–А чё его искать? Если дерево, какое, без разрешения начнёте рубить, так он вас сам и найдет!

Вот так и поговорили. Дед нас пригласил к себе заночевать, баньку обещал истопить, говорит, что бабка его, Фрида, кстати, тоже Анатольевна, (у них отцов одинаково звали Анатолиями, а они и сына старшего тоже Анатолием назвали) очень рада будет. Мужская часть нашей экспедиции несказанно обрадовалась, я призадумалась. Илья, конечно в силу настоящего своего одинокого семейного положения, забыл уже о, так называемом, женском гостеприимстве, а Дениска еще ничего не знает о нём, но, я-то понимаю, что пожилой женщине вряд ли будет в радость, когда привалит компания из трех человек ночевать, мыться в бане, ужинать и завтракать. Но, в конце концов, меня они тоже уговорили и мы поехали. Мы хотели собрать палатки, но дед успокоил – никого нет, никто не позарится, оставляйте всё как есть.

Фрида Анатольевна, на самом деле, оказалась очень милой и радушной хозяйкой, чистоплотной и хлебосольной. Мы как домой приехали. Правда, Павел Анатольевич нас представил очень официально и уважительно – «Археологи» из «министерства археологии». Когда мужики все мылись в бане, а я помогала хозяйке мыть посуду и стелить постели, она меня спросила:

–О ком вы приехали узнать?

Я ей рассказала, что нас интересуют хозяева конкретного дома, но Павел Анатольевич, к сожалению, ничего не знает про них, хоть и приезжал к сестре много раз.

Она вздохнула:

–Да что он там знает, Павел Анатольевич наш! Он как приедет, сразу за рюмку. И пока гостим – не просохнет ни на денёчек, так с песнями его оттуда каждый раз и увозила. А насчет этого Помошко. В деревне его дом стороной обходили, нехорошим считали. Этот Пётр Иванович Помо̀шко очень нелюдимым был, он всё по лесам шастал, надолго куда-то уходил, с ружьём, с припасами, искал всё чего-то. И, похоже, нашёл. Наткнулся на что-то не хорошее в лесу. Не знаю, на что, но все несчастья, какие только могут выпасть, посыпались на него, как горох. Сначала, в течение одного только года, скотина вся у него во дворе передохла, потом жена его умерла. Остался он один с дочкой маленькой на руках. Потом как-то, в