Во время этого разговора купец Достужа вертел головой, поглядывая то на княгиню, то на ее собеседников. С одной стороны, он хотел попросить снизить пошлины с его товаров ради возмещения понесенного ущерба, но с другой – боялся заново разгневать княгиню этим неприятным напоминанием. Когда Красовит ушел, купец все-таки решился и подвинулся так, чтобы опять оказаться перед глазами княгини.

– Ты еще здесь? – Избрана сердито сверкнула на него глазами. – Ну что, еще хороших новостей припас?

– Вот, у меня, княгиня… – забормотал Достужа, точно спешил подтвердить ее подозрение, и вытащил из-за пазухи что-то округлое, завернутое в холстину. – Я ведь к тебе не с пустыми руками пришел, хотел… Купил я у хазарина одного такое чудо заморское, вот, хотел показать…

– Что он там бормочет? – Избрана нахмурилась. После ссоры с Красовитом ей хотелось поскорее подняться в горницы.

Достужа наконец развернул холстину и протянул Избране небольшое, размером с ладонь, бронзовое блюдечко. Выглядело оно очень странно – вся его задняя поверхность была покрыта узорами весьма непривычного вида, – как же такое ставить на стол? И едва ли что-нибудь путное можно положить в такую посудину.

Но необычный вид подарка привлек Избрану, и она знаком велела Хедину передать ей странную вещь. Едва она взяла блюдечко в руки и хотела рассмотреть поближе, как на гладкой поверхности дна мелькнуло неясное пятно и тут же исчезло. Вздрогнув от неожиданности, Избрана опустила блюдце на колени и даже хотела сбросить на пол, будто оно могло ее укусить.

– Что это? – охнула она, но тут же взяла себя в руки и подняла на Достужу строгий взгляд. – Это что – для ворожбы? Это не для меня. В святилище отнеси, волхвы купят. Они богатые.

Последнее княгиня произнесла с явной досадой. При князе Велеборе смоленские волхвы добились права собирать в свою пользу пошлины не с каждого десятого торга, а с седьмого, и сейчас Избране это казалось сущим разорением.

Она уже хотела вернуть блюдце, но Достужа замахал руками:

– Нет, нет, княгиня, это не для ворожбы! Стал бы я, торговый человек, ворожбой заниматься! – Он даже подтянул повыше пояс с таким видом, как будто защищал свое достоинство от неправедного поношения. – Здесь совсем другое дело! Это чтобы смотреть и свое лицо видеть. Ты погляди, княгиня. Там свой лик ясный увидишь. Это из такой дали привезли, что сказать страшно. Из той земли, где шелка делают. Оттуда, может, одной дороги года три, вот как!

– Я про такое слышал! – сказал Ранослав. Вытянув шею, он старался со своего места рассмотреть вещь в руках у княгини. – Когда в Киеве был с отцом, у хазар такие видел. Только они маленькие льют, с ладошку, и как оберег на поясе носят. Дескать, если встретится злой дух какой, то как глянет, свою же рожу мерзопакостную увидит и со страху копыта отбросит.

– Это называется «зер-ка-ло», – горделиво вымолвил Достужа. Название, как самое важное, он приберегал напоследок. – Купи, княгиня. Сама понимаешь, чудо не дешевое, но разве где еще такое найдешь? Оно, может, на всем свете единственное. Вон и воевода твой говорит, что в ихних землях такого нет! – И он осторожно кивнул на Хедина, надеясь найти у него поддержку.

Избрана с сомнением посмотрела на блюдо у себя на коленях. Узоры на задней стороне зеркала были красивые и тонкие, выдавая высокое искусство мастера, но уж очень непривычно они выглядели.

Но гладкое, отполированное дно притягивало взгляд. Она склонилась над ним, и на золотистой поверхности снова появилось пятно. Ее первым порывом было немедленно отшатнуться, точно из каких-то иных измерений на нее глядел кто-то чужой и страшный. Но Избрана сдержала страх и вгляделась. Да, это она! Но только чистейшим и тишайшим летним днем, когда по яркому небу разлит солнечный свет, на поверхности спокойного озерка можно увидеть такое ясное, чистое, четкое изображение. Неужели можно всегда иметь у себя в горнице этот дивный кусочек летнего озера? И зимой, и ночью хранить отблеск теплого светлого дня?

Она медлила с ответом, поглаживая кончиками пальцев завитки литых узоров. Желание иметь эту вещь боролось в душе с осторожностью. Что бы там ни болтал купец, без колдовства здесь не обошлось. Но… Она еще раз глянула в зеркало и заново восхитилась красотой своего точеного лица.

Еще не приняв решения, Избрана покосилась на Хедина. Она не намерена была платить слишком дорого, но и торговаться при дружине не хотелось. Сразу пойдут разговоры, что княгиня тратит серебро на безделушки, когда не на что снаряжать дружину. Однако Хедину это можно поручить. Как он сторгуется – это его дело, но Избрана знала, что варяг не обманет ее ожиданий.

И действительно, довольно скоро Хедин поднялся в горницу, где княгиня отдыхала после неприятного утра, и принес ей завернутое в холстину зеркало. Отпустив варяга, Избрана поставила покупку на стол, прислонив к бронзовому позолоченному светильнику. Светильник был восточной работы и стоил как… Лучше не думать, сколько он стоил. Избране нравилось окружать себя красивыми вещами. Должна же княгиня хоть как-то вознаградить себя за те заботы, о которых простые бабы и понятия не имеют.

Но сейчас собственное лицо ей не слишком понравилось. Стараясь расслабиться, прогнать выражение озабоченности, Избрана подвигала бровями, попыталась улыбнуться, но улыбка вышла насильственная и обманная. Вздохнув, она снова взглянула сама себе в глаза. И серьезное, немного печальное лицо вдруг вызвало в ее памяти брата Зимобора, хотя они совсем не были похожи.

Где он сейчас, ее брат, у которого она так быстро и успешно отвоевала смоленский престол? Если бы только знала, как мало радости ей это принесет… Может быть, потому он и уступил ей так легко, что знал все заранее?

Однако он, мужчина, которого все эти так хотят видеть на престоле, – что он стал бы сейчас делать?

Да, он что-то сделал бы! Избране мгновенно представился Зимобор, окруженный дружиной; вон он вглядывается куда-то вдаль, показывает рукой что-то на горизонте, кому-то что-то объясняет, рисуя в воздухе для наглядности, потом яростно лохматит пятерней непокорные каштановые кудри, чтобы унять досаду от чужой бестолковости, и по движениям его губ легко прочитать это вечное «вяз червленый тебе в ухо»… И никто не обижается, не спорит. Даже Красовит молча слушает, и на его хмуром лице только напряженное внимание, без этой нагловатой заносчивости, с которой он обычно выслушивает ее, Избраны, распоряжения, всем видом показывая, что ничего толкового он услышать не ожидает. И почему он всегда так уверен, что она не права? Только потому, что она женщина?

В верхних сенях прозвучали чьи-то быстрые шаги, взвизгнула дверь, охнула сенная девка, на которую кто-то второпях налетел. По мягкому ковру затопали тяжелые башмаки, и Избрана нахмурилась: являться к ней наверх без зова дозволялось только Хедину. А это явно не он!

Дверь резко ушла наружу, в проем просунулась темноволосая голова Красовита. Избрана вскочила и шагнула вперед и сердясь на это вторжение, и невольно пытаясь заслонить собой зеркало на столе.