он с трудом выговорил это имя, но он должен был знать.

Энди отложил вилку, глядя на их лица, видя, что они не хотят рассказывать и переглядываются, молчаливо решая этот вопрос между собой.

– Когда сеньора Мазари арестовали, Фредерико Галлиани пустил себе пулю в рот, – консильери сеньора Мазари предпочел смерть тюремному заключению.

Но уклоняться от прямого вопроса было бессмысленно, и они рассказали, как все было пять лет назад, когда Том сообщил им об аресте Энди, как они пошли к сеньору Мазари, а когда вернулись, не было ни Тома, ни Тео.

– И никаких вестей с тех пор, – вздохнула Джованна.

Такого расклада Энди не ожидал.

– В смысле? Вы не пытались их искать? – спросил он. – За все пять лет он ни разу не объявился?

– Пытались, спрашивали у квартирного владельца, – Джорджия развела руками. – Как в воду канули, – добавила она и всхлипнула, в который раз думая, что это могло случиться буквально.

Энди не знал, что сказать, только понимал, что это будет слишком – если он сейчас вывалит всю правду о предательстве Тома на тетушек. Они были его единственными близкими людьми, и он не хотел расстраивать их еще сильнее.

– Ничего, найдем концы, – только пообещал он, не говоря ничего конкретного, и погладил тетю Джорджию по руке. – Все наладится. Я вернулся, дон Мазари вернется…

Но прежде у него было еще одно важное дело.

2.

Не смотря на обыск в квартире, тайник Энди полицейские не нашли. Конечно, деньги за эти годы сильно обесценились, но уж на такси там точно было достаточно. Пообещав тетушкам зайти завтра, он попрощался и, поймав такси, отправился на встречу с Моррисом, гадая, что может услышать.

Тот уже ждал его в условленном месте. Столик был уединенный и, увидев Энди, Моррис поднялся и протянул ему руку для пожатия.

– Смотрю, вы уже привели себя в порядок, – отметил он, приглашая Энди жестом сесть. – Выпьем за ваше освобождение?

Энди обвел кафе цепким взглядом, но ни один из посетителей, занимавших остальные столики, не выглядел, как агент под прикрытием.

– Вы так предлагаете, словно рады этому, – отметил он, но все же заказал официанту вино, когда тот подошел принять заказ.

– Поверьте, я вполне способен трезво оценить принцип меньшего зла, когда речь идет о власти в этом городе, – ответил Моррис. – Я уже не тот идеалист, что был раньше, я вполне понимаю, что очистить город от криминала невозможно. Но есть принципы, а есть беспредел.

– И я оказался меньшим злом? Как и сеньор Мазари? – уточнил Энди и, покачав пальцами бокал с вином – забытый жест из прошлой жизни, сделал глоток. – Почему нас освободили, мистер Моррис? – прямо спросил он.

– Вы удивитесь, но так и есть, – ответил Моррис. – За пять лет в тюрьме вы пропустили тот факт, что старый мистер Давид скончался. Ничего криминального, просто с раком трудно договориться. И уже почти полгода идет война за сферы влияния в городе. Его собственные люди начали грызню между собой, а теперь поднимают голову латиноамериканцы и евреи. Нам нужен противовес.

Еще в тюрьме Энди думал, что готов услышать все, что угодно, но Моррис поразил его новостью об освобождении. А теперь еще одна новость.

– Мистер Моррис, – Рапаче намерено избегал обращения по званию, – вы что, хотите, чтобы мы с сеньором Мазари работали на ФБР?

– Скажем так, мы хотим иметь одну действующую силу с которой будет возможно договариваться, чем несколько банд, от которых страдают мирные люди, – прищурился Моррис.

Слова были подобраны правильно, что и говорить. Сеньор Мазари никогда не одобрял, так называемый, сопутствующий урон, и от своих капо требовал того же самого.

– Едва ли я могу что-то решить в этом вопросе, – тем не менее, так сразу прогибаться под власть Энди не собирался.

К тому же, ему и правда для начала следовало обсудить все с доном. Кто знает, какие у того планы.

– Мистеру Мазари понадобится консильери после безвременной кончины его предшественника. Я думаю, что вы вполне могли бы занять этот пост, – сказал Моррис, совершенно не стесняясь показывать степень своей осведомленности об их делах.

Энди прищурился, не столько впечатленный, сколько уязвленный этой осведомленностью. И он уж точно не тот человек, который мог бы советовать что-то сеньору Мазари.

– Я обсужу с ним, – повторил он и сделал еще глоток вина, а потом, поразмыслив, все же решился спросить. – Во время задержания со мной был молодой человек, ирландец. Томас Бернс. Вам о нем что-нибудь известно?

– Я ждал этого вопроса, – не стал скрывать Моррис. – В последний раз, когда мы с вами обсуждали детали вашего ареста, новость о его предательстве стала для вас ударом. Но я готов поделиться с вами кое-чем, чего вы не знали. Если вы хотите знать правду, конечно же, – Моррис не мог отказать себе в этой небольшой игре с терпением.

Энди медленно повернул к нему голову. Наверное, того, как скрипнули его зубы, Моррис слышать не мог, зато отлично должен был видеть, как заходили желваки по его пусть и утратившему свой лоск, но по-прежнему красивому лицу.

– Я хочу знать правду, мистер Моррис, – тихо, чтобы в голосе не звучала угроза, попросил он.

– Мы с Томасом Бернсом заключили сделку. Пять лет назад он спас жизнь вам и мистеру Мазари, сдав вас федералам. Я пообещал ему безопасность для вас и вашего босса и как видите, сдержал обещание. Люди Давида не добрались до вас ни до ареста, ни после. Он понимал, чем это грозит для него и покинул страну, как я ему и советовал, – сказал Моррис, не став его больше мучить.

В один миг кровь отхлынула от лица Энди, ему словно дали под дых со всей силы. Перед глазами потемнело, но, несмотря на это, он медленно, цепляясь то за стол, то за стул, поднялся, вышел на улицу и там, привалившись спиной к стене, закурил. Не с первого раза, конечно – руки у него ходили ходуном.

Том его не предал? Или все же предал, но лишь формально, а по сути, спас. Черт побери, как это все осмыслить?

Моррис вышел следом через пару минут, запахнувшись в пальто и подняв воротник – начался противный моросящий дождь.

– Жду от вас новостей, когда переговорите с Мазари, – сказал он и протянул Энди сложенную вдвое почтовую открытку.

Поначалу Энди думал, что это контакты самого Морриса, и со злости хотел их выбросить. Но свет фонаря высветил фото какого-то китайского квартала, и он развернул открытку.

"На крайний случай".

Почерк Тома