Нью-Йорк, (ТАСС). Постоянный представитель Иордании при ООН Фарра направил председателю Совета Безопасности письмо, в котором по поручению своего правительства обращает внимание на израильское нападение на иорданский город Ирбид. 1 июня 1970 года, говорится в письме, израильские вооруженные силы подвергли артиллерийскому обстрелу город Ирбид с оккупированных ими сирийских Голанских высот. В результате этого преднамеренного нападения имеются человеческие жертвы, нанесен материальный ущерб.

Правда 5 июня 1970 года.

— Скорую! Вызовите скорую! — Женский голос визгливый и громкий словно штопор вкручивался в голову, которая судя по всему и так была не в порядке. Ощутивший себя лежащим на асфальте, Иван Алексеевич, который вдруг откуда-то знал, что он теперь Виктор Петрович Николаев, поднял руку и аккуратно коснулся головы. Всё было не так плохо. Ссадина конечно была, но в целом совсем не страшная, а больше шишка. Он помассировал голову ладонью, и оперевшись ладонью об асфальт сел, и оглянулся. Вокруг стояла толпа из десятка человек, одетых, как и все в этом времени. Брюки, рубашки, а женщины в простых платьях. Обувь у всех была видавшей лучшие дни, даже у девушек, а в руках матерчатые сумки — авоськи в которых таскали всё на свете, и даже учебники.

— Сейчас, парень. — Произнёс полноватый мужчина в коричневом костюме, светлой рубашке и широком галстуке неопределённого цвета. — Я скорую вызвал.

— Спасибо, но не нужно скорую. — Виктор, встал и чуть качнулся из стороны в сторону проверяя баланс. — Точно не нужно.

— Ты смотри, это дело опасное. — Мужчина покачал головой. — Сначала вроде всё нормально, а после люди ложатся и не встают.

Виктор посмотрел налево, где чуть перекосившись от колеса въехавшего на высокий тротуар стоял грязный и неухоженный Зил 130 голубого цвета с распахнутыми дверьми. На подножке сидел мужчина в засаленной рубашке штанах с низко надвинутой кепкой, обхватив голову руками.

Не обращая внимания на людей вокруг, парень подошёл к мужчине и пальцем поднял козырёк кепки, чтобы открыть лицо.

— Ты водитель?

— Ну… — Мужик кивнул, и Виктор явственно ощутил запах алкоголя.

— Слышишь урод, ты понимаешь, что чуть не убил меня? — Парень чуть присел, чтобы видеть глаза мужчины. — Меня и ещё кучу народа. Моих родителей и свою семью, которым жить с пониманием что их родич по пьянке задавил человека? Ты даже не обезьяна. Ты просто сраный обмылок. — Виктор вбивал слова словно гвозди в человека. — Надеюсь ты до конца дней будешь ходить пешком и больше никого не угробишь. — Он повернулся спиной к водителю, и увидел, как буквально расталкивая людей в стороны в толпу врезаются два милиционера, в серой форме.

— Игнатов, опроси людей, составь протокол. — Бросил капитан, и шагнул к Виктору. — Это тебя он?

— Да, товарищ капитан. — Парень кивнул. — Но удачно. Я рукой успел голову прикрыть, да чуть отвернулся. Иначе въехал бы башкой в столб. А я и так дурак, а тут такое дело.

— Шутишь, это хорошо. — Капитан кивнул. — Но в больничку, всё одно поезжай. Пусть посмотрят там. Рентген сделают или ещё чего. Травмы головы они коварные. — Как раз в это время коротко гуднула сирена скорой, и бело-красная 21 Волга, притёрлась к тротуару. Пара врачей, одетых в белые халаты поверх одежды, выскочили из машины, и капитан движением руки привлёк их внимание.

— Здесь потерпевший. Забирайте. — Он качнул головой в сторону Виктора.

Медики быстро осмотрели голову и посадив в машину повезли в больницу скорой помощи. Ехали недолго. Через пятнадцать минут, машина въезжала в тенистый двор БСМП, и Виктора завели в приёмный покой.

Отпустили быстро. Убедившись, что кровоизлияния нет, обработали рану и даже не стали накладывать повязку, так что домой, в просторную квартиру на Ленинградском проспекте, он добрался, не сверкая бинтами, а вполне нормально.

Квартира встретила тишиной и странно знакомым сладковатым запахом. Он скинул ботинки, и прошёлся по дому. Спальня родителей, его комната, и зал были обставлены не самой лучшей, но вполне приличной мебелью производства Венгрии и ГДР. Везде было много книг, особенно технической литературы и фантастики, которую в это время купить было совсем непросто.

Папа парня, работал одним из ведущих инженеров конструкторского бюро Сухого, и занимался системами управления самолётов. А поскольку боевые машины массово шли на экспорт, то ему вместе с бригадой ремонтников часто приходилось выезжать в соцстраны, где платили хорошие командировочные и можно было привезти технику, одежду и даже мебель. На такое место была масса претендентов, но Пётр Александрович Николаев, был не только высококлассным инженером, но к тому же умел договариваться хоть с чёртом, хоть с Богом, и знал пять языков, включая немецкий, английский, испанский, чешский и польский, что делало его действительно незаменимым. И очень часто его приглашали на переговоры в составе советской делегации по вопросам закупки гражданских самолётов и запасных частей руководство Минавиапрома и Аэрофлота.

Мама Виктора, тоже была непростым химиком, специализируясь на полиарамиде, и работала над композитными материалами, которые медленно, но верно проникали в авиационную и космическую промышленность. Поэму в доме у Николаевых было полно моделек самолётов, сделанных заводскими моделистами, кусков разных тканей, и прочего мелкого барахла с работы, но гостей к себе Николаевы почти не приглашали, делая исключение только для пяти — шести человек, проверенных и надёжных.

Ещё одной страстью Петра Александровича был джаз. В доме было полно пластинок и магнитофонных записей, а аппаратура стоившая немало даже по западным меркам, занимала главное место в зале. Катушечный магнитофон Сони, и проигрыватель пластинок Блаупункт. Телевизор в доме тоже был — немецкий Грюндиг с небольшим цветным экраном, но смотрели его редко, предпочитая вечерами слушать музыку.

С родителями, прежний хозяин тела, не очень ладил. Те имели авторитарный стиль руководства, и не понимали, почему их сын так резко принимает в штыки любые попытки командовать им. Поэтому отношения зашли в хорошо огороженный тупик. Виктор не давал родителям повод вмешиваться в свою жизнь, они делали вид, что всё нормально.

В комнате у Виктора всё было скромно, но тоже довольно элегантно. Узкий платяной шкаф за дверью, кровать — полуторка, секретер, пара кресел, небольшой журнальный столик с антикварным радиоприёмником Телефункен, стеллаж с книгами и в углу боксёрская груша.

На стеллаже слева стоял маленький кассетник, и пара коробок с компакт-кассетами и Витя не глядя подхватил из коробки кассету, открыв крышку воткнул в кассетоприёмник и нажал кнопку play. В комнате негромко зазвучали первые