Вы думали, что я позволю такому жалкому существу воспитывать моего сына?

Сын. Ее сын. Джеймс.

—Джеймс. Мой сын. Я приехала за Джеймсом. У меня в экипаже его одеяльце. Я сейчас же заберу сына домой.

—Если вы полагаете, что получите деньги за сохранение столь постыдной тайны, то жестоко ошибаетесь.

—Я... я приехала за Джеймсом. — Амелия шагнула к Беатрис, протягивая руки. Улыбка задрожала на ее губах. — Ему нужна его мама.

—Ублюдка, которого вы родили и которого мне навязали, зовут, как и его отца, Реджинальдом.

—Нет, я назвала его Джеймсом. Мне сказали, что он умер, но я слышала его плач. — Теперь Амелия оглядывала комнату с тревогой. — Вы слышите, как он плачет? Я должна найти его, убаюкать песенкой.

—Вам место в психиатрической лечебнице. Мне вас даже почти жаль, — Беатрис возвышалась ледяной статуей на фоне мечущихся языков пламени. — У вас, как и у меня, нет выбора. Но я, по крайней мере, ни в чем не виновата. Я его жена. Я рожала ему детей, рожала их в браке. Я теряла его детей и безмерно страдала, но мое поведение безупречно. Я закрывала глаза на похождения мужа и не давала ему поводов для недовольства. Но я не родила ему сына, и это мне поставлено в вину.

Щеки ледяной статуи раскраснелись от ярости.

—Вы думаете, я хотела, чтобы мне навязали вашего ублюдка? Чтобы внебрачный сын шлюхи называл меня мамой? Чтобы незаконнорожденный унаследовал все это? — Беатрис раскинула руки. — Все это! Как жаль, что он не умер в утробе! И вы вместе с ним!

—Отдайте его мне, верните его мне... У меня его одеяльце, — Амелия опустила взгляд на свои пустые руки. — У меня его одеяльце... Я заберу Джеймса.

—Ничего уже не изменишь. Мы обе попали в один капкан, но наказание заслужили только вы. Я ни в чем не виновата.

—Вы не можете оставить его, он вам не нужен. Вы не можете оставить его...

С безумно горящими глазами, жутко оскалившись, Амелия бросилась к Беатрис, но сильная пощечина отбросила ее назад. Несчастная не удержалась на ногах и упала.

—Вы немедленно покинете мой дом, — тихо, спокойно, словно отсылая прислугу по незначительному поручению, сказала Беатрис. — И забудьте о том, что привело вас сюда, иначе окончите свои жалкие дни в сумасшедшем доме. Уж об этом я позабочусь. Я не позволю пятнать свою репутацию безумным бредом, но сомневайтесь. И не смейте сюда возвращаться! Ноги вашей не будет ни в Харпер-хаусе, ни рядом с ним! Вы никогда не увидите своего ребенка... Это будет вашим наказанием, хотя и слишком мягким, на мой взгляд.

—Джеймс... Я буду жить здесь с Джеймсом.

—Вы действительно безумны, — с некоторым изумлением промолвила Беатрис. — Но вряд ли безумие мешает торговать телом. Я уверена, вы найдете мужчину, который осчастливит вас еще одним ублюдком.

Миссис Харпер прошла к двери и распахнула ее.

—Хейверз! — Она невозмутимо ждала, не обращая внимания на жалобные рыдания за спиной. — Пусть Данби уберет это существо из дома.

Однако она вернулась. Ее вывели, чуть ли не вынесли из дома и приказали извозчику увезти ее. Она вернулась холодной ночью. Она уже не отличала галлюцинации от реальности, но сумела украсть повозку и найти дорогу. А вот одеться она не сумела, даже не вспомнила, что нужно одеться, и промокла насквозь под ледяным дождем, не замечая, что белая ночная рубашка прилипла к телу.

Ее влекло единственное желание. Она хотела убить их. Убить их всех. Разрезать, разрубить на мелкие кусочки. Тогда никто не помешает ей унести Джеймса в окровавленных руках.

Нет, даже тогда ей этого не позволят. Она никогда не возьмет на руки свое дитя. Никогда не увидит его милое личико.

Если только... если только...

Она сошла с повозки, прячась в мутных тенях, отбрасываемых скользящей в облаках над Харпер-хаусом луной. Черные окна величественного здания слепо таращили пустые глазницы.

Дождь прекратился, небо совсем очистилось, и стало светлее. Она брела к дому, тихо напевая колыбельную. Серые змейки тумана колебались над землей, расступаясь под ее замерзшими босыми ногами. Подол рубашки тащился по грязи.

Эти люди пока еще мирно спят, но они заплатят. Они дорого за все заплатят.

Она побывала у колдуньи и знала, что должна сделать. Знала, что нужно сделать, чтобы навечно получить желаемое. Навечно.

Она прошла сквозь зимние сады к каретному сараю и нашла то, что искала.

И снова напевала, когда брела со своей находкой к роскошному дому из желтого камня, залитому лунным светом.

—Лаванда голубая... — пела она. — Лаванда зеленая...

2005 год, июль

Харпер-хаус

Совершенно измотанная, Хейли зевнула так, что чуть не вывихнула челюсть. Головка Лили давила на плечо, глазки были закрыты, но каждый раз, как мать переставала качаться, девочка начинала извиваться и хныкать, а крохотные пальчики сильнее впивались в хлопчатобумажную футболку, в которой Хейли спала, вернее, пыталась спать.

Хейли раскачивалась и шептала ласковые слова под скрип кресла-качалки.

Сейчас, наверное, часа четыре утра, а уже дважды за эту ночь приходилось просыпаться и укачивать капризничающую малышку.

Два часа назад она пыталась уложить Лили в свою постель, но девочка требовала только качалку... Хейли качалась и дремала, качалась и зевала... Она уже сто раз спросила себя, удастся ли ей в этой жизни еще хотя бы раз проспать восемь часов подряд.

Как справляются другие? Особенно одинокие матери? Как они выдерживают эти испытания? Душевные, сердечные, физические... финансовые?

Как бы она справилась со всем этим, если бы осталась с Лили совсем одна? Какое существование влачили бы они, если бы некому было помочь, если бы не с кем было поделиться тревогами, ежедневной рутиной, да и радостями тоже?

Какими смешными кажутся теперь ее оптимизм и уверенность, какими глупыми!

На шестом месяце беременности отправиться в никуда, бросив работу, распродав почти все свои вещи и запихав их остатки в еле живую машину! Господи, если бы она знала тогда то, что знает сейчас, никогда бы не отважилась на это.

А может, и хорошо, что не знала. Потому что теперь она не одна. Закрыв глаза, Хейли прижалась щекой к темным шелковистым волосикам Лили. У ее маленькой семьи есть друзья — нет, родные люди! — которые любят ее и Лили и с удовольствием помогают.

У них с Лили над головой не просто крыша, а роскошная крыша Харпер-хауса. Роз, дальняя родственница, и то через папин брак, предложила ей дом и работу. Дала шанс. Стелла — ее лучшая подруга, с которой можно поболтать, которой можно пожаловаться и у которой можно так многому научиться.

И Роз, и Стелле пришлось в одиночку растить сыновей, и они справились, напомнила себе Хейли. Больше чем просто справились, хотя Стелла осталась вдовой с двумя маленькими мальчиками, а Роз — с тремя.