ни заря. То есть в 6 утра уже начинал гигиенические процедуры, готовил завтрак на нас двоих и делал гимнастику. Ну нравилось ему готовить, в этом он действительно был дока. Обычно утром шёл на общую кухню нашего этажа, оборудованную тремя газовыми плитами, и там готовил завтрак. Если кашу – то даже с минимумом продуктов она получалась вполне съедобной. Если жарил яичницу-глазунью, то обязательно добавлял в неё либо кусочки сала, либо колбасы, ну и помидоры, если сезон, плюс всякую зелень. Вот и сейчас мои ноздри уловили аппетитный запах яичницы, а взгляд выцепил стоявшую на столе, на деревянной дощечке для нарезания хлеба небольшую чугунную сковородку. Ага, с завтраком Вадим, похоже, подсуетился заранее.

С годами я тоже научился получать удовольствие от стряпни. Особенно мне удавались блюда восточной кухни, так как пару лет довелось прожить в Самарканде, где и приноровился готовить так, что домашние с нетерпением ждали воскресенья. Именно по воскресеньям я их баловал поочерёдно пловом, лагманом, басмой или казан-кебабом.

Кроме того, мог под настроение на десерт замутить пахлаву или бадам-пури. Но всё это осталось в прошлом… Или в будущем?

– Вадик, – слабо позвал я призрак соседа по комнате.

– Ты чего? – глянул тот на меня. – Вот не пойму я тебя… Вроде боксом занимаешься, а утреннюю гимнастику игнорируешь.

Это точно, у меня никогда не было склонности к утренним физическим упражнениям. В армии, чтобы прийти в тонус, мне требовался чуть ли не час, только к концу утренней зарядки, которую уж точно не проигнорируешь, особенно в первый год службы, я начинал чувствовать себя относительно нормально. Мне всегда хватало трёхниточного процесса, а тренировки обычно бывали три дня в неделю. Естественно, вечерами, после учёбы. А в остальные дни я сам вечерами занимался, и Вадим это знал, но в его понимании каждый человек, особенно спортсмен, должен по утрам делать гимнастику.

– Слушай, а ты, часом, не заболел? Ты смотри, нам болеть нельзя, через полчаса автобус, у нас сегодня праздничная демонстрация.

– Праздничная? – переспросил я.

Вадик только хмыкнул, мотнув головой, мол, приколист, и продолжил свои занятия с гантелями.

Я обвёл взглядом комнату. Да-а, всё то же самое, что было когда-то в моей прежней жизни, включая чёрно-белую фотографию Ларисы Мондрус на стене. Вадик в то… вернее, в это время, что называется, фанател почему-то от этой певицы, а не от какой-нибудь Аиды Ведищевой. Следом мой взгляд упал на настенный календарь, демонстрировавший красную в буквальном смысле дату – 1 мая 1970 года.

– Сегодня что, 1 мая? – спросил я Вадика таким же тихим голосом.

– О-о, брат, да ты и впрямь не в себе. Ну-ка, дай потрогаю.

Аккуратно положив гантели на пол, он подошёл к моей постели, наклонился и прижал ладонь к моему лбу, при этом нахмурившись, как обычно делала моя мама, когда вот так же пыталась определить, есть у меня температура или нет. Подержав так с полминуты ладонь, Вадим убрал её, пожав плечами:

– Вроде нет… Может, за градусником сходить?

– Не надо! Нет у меня температуры!

Я решительно откинул в сторону тонкое, вполне пригодное как раз для такой, уже достаточно тёплой погоды, одеяло, и принял сидячее положение. Голова слегка закружилась, но это чувство тут же прошло. Автоматически сунул ступни в тапочки, словно только вчера вечером снял их перед сном, а не было за моей спиной пятидесяти лет постстуденческой жизни. Посмотрел вниз…

Бёдра, колени, икры – всё было будто не моим. А если точнее, эти ноги могли принадлежать мне молодому, каковым я был полвека назад. И, судя по родинке в виде маленького серпа над правой коленкой, эти ноги всё же принадлежали мне. Посмотрел на свои руки… Крепкие, без выступающих старческих вен, вон даже бицепсы выделяются, какие у меня были в молодости. Волоски, как и на ногах, тёмные, а не седые.

Какой-то затянувшийся бред с попаданием в собственное 21-летнее тело, первокурсника кафедры «Электронные приборы» Евгения Покровского. И, между прочим, этот день я хорошо помнил, потому что именно сегодня, 1 мая 1970 года, получил перелом большой берцовой кости, она неудачно срослась, после чего на всю оставшуюся жизнь со мной осталась лёгкая хромота. И о выступлении на осеннем первенстве студенческого добровольного спортивного общества «Буревестник», победа в котором открывала дорогу на зимний чемпионат СССР, тоже пришлось забыть. В армии я не прекращал занятия боксом, становился чемпионом Вооружённых Сил, а вернувшись на «гражданку» и поступив на радиофак, стал выступать за «Буревестник». В финале прошлого первенства мне не повезло, получил рассечение в первом раунде. Несмотря на мои протесты и протесты моего секунданта – тренера отделения единоборств факультета физического воспитания Уральского политеха Семёна Лукича Казакова – врач турнира запретил продолжение боя. А ведь соперник был вполне по зубам, парень из Краснодара отнюдь не числился фаворитом того поединка. Но ему повезло, и как победитель первенства СДСО он отправился представлять общество на чемпионате СССР. Правда, ожидаемо дальше четвертьфинала не прошёл.

Так что этот день, 1 мая 1970 года, возможно, круто изменил мою биографию. И тот роковой эпизод я помнил в мельчайших подробностях. А вспомнив снова, даже вздрогнул, показалось, будто явственно услышал звук хрустнувшей кости.

Вадик тем временем прикрутил ручку громкости висевшего на стене радиоприёмника, который начал передавать какую-то передачу, посвящённую сегодняшнему празднику, и сел к столу.

– Завтракать-то будешь?

– Наверное, – сказал я после некоторой заминки.

На продукты мы скидывались в общий котёл, их покупкой также заведовал более хозяйственный Верховских. Правда, скоропортящиеся старались не брать или съедать до того момента, как они испортятся.

Я осторожно принял вертикальное положение. Непривычное и давно забытое чувство, когда твой организм молод и ты буквально ощущаешь наполняющую его энергию. У меня даже от переизбытка чувств глаза увлажнились, что тоже не укрылось от Вадима.

– Эй, Жека, да что с тобой такое? Ты сегодня явно не в своей тарелке.

Рассказать бы ему всё, так ведь не поверит, ещё и бригаду из психбольницы вызовет. Она у нас находится на Сибирском тракте. Больница, в смысле, ну и бригада соответственно, наверное, там же. В прошлой жизни бывать там не довелось, а теперь, если начну рассказывать правду, есть реальный шанс оказаться в стенах этого учреждения. Так что лучше промолчу.

В дверку стенного шкафа было встроено вертикально прямоугольное зеркало, в котором я увидел своё отражение. В первый миг даже испугался, но тут же вспомнил, что это я в молодости. Стройное, подтянутое тело. Да, эта физиономия принадлежала мне, 21-летнему Евгению Покровскому. Волевой, как принято говорить,