Но затем, в начале шестидесятых годов, родственники Панова снимать дачу перестали, предпочтя этому виду летнего отдыха поездки на автомашине, которую приобрел Петр Григорьевич, или дядя Петя, как называл его тогда еще подросток Алеша Панов. На модном в те годы «Москвиче» они исколесили всю Прибалтику, ездили в Закарпатье, на южные морские курорты и так далее. Панов был школьником, мать и дядя Петя – преподавателями вузов, а тетя Лида вообще не работала. Так что летние каникулы касались всех, отпуск был длинным, а поэтому и поездки длились подолгу, по два с лишним месяца. Впечатлений было очень много.

Так продолжалось три года. В то время друзья были абсолютно уверены, что расстались уже навсегда. Тем более, что и интересы у них оказались совершенно различными. После окончания школы Алексей Панов пошел учиться в московский институт иностранных языков, недолгое время работал гидом-переводчиком «Интуриста», а затем удачно устроился на работу в крупнейшее журналистское Агентство. А Марк Лурье предпочел МГУ, где познавал все премудрости физики и математики, позже став младшим научным сотрудником одного из крупных столичных научно-исследовательских институтов.

Однажды, в середине шестидесятых годов, они пересеклись в известном и очень популярном тогда в Москве пивном баре «Пльзеньский» в Центральном парке культуры и отдыха имени Горького. Этот огромный деревянный павильон появился на набережной Москвы-реки еще лет за десять до их встречи, в дни проведения выставки Чехословакии в СССР. Но после закрытия экспозиции было принято решение пивной бар оставить и в летние месяцы снабжать его бочками с пивом из самого Пльзеня. То есть, как объясняли самые ревностные московские почитатели пенного напитка, из «пивной столицы» Западной Чехии.

Отсюда и название «Пльзеньский», или сокращенно «Пльзень», даже «Пиль». Пиво в баре действительно было отменным. Настоящий чешский «Праздрой». Правда цены кусалась, особенно для студенческого кошелька. 32 копейки за кружку. В середине шестидесятых годов это казалось дорого, поскольку бокал «Жигулевского» в пивной палатке напротив дома Панова на Большой Полянке стоил 22 копейки. Но ничего, как-то справлялись. Даже настоящими «шпикачками» закусывали, по 50 копеек за порцию. К тому же к моменту встречи и Алексей, и Марк уже «свои университеты» заканчивали, и оба подрабатывали, как могли. Первый – переводами, второй – уроками математики для школьников. Так что деньги у них водились.

Друзья детства остались друг другом довольны. Оба выглядели очень модными и могли спокойно выпить за время застолья по 12 кружек пива. К тому же в тот вечер в баре выяснилось, что занимавшийся с раннего детства музыкой Марк прекрасно играл на гитаре, и вместе с Пановым они тогда же, в «Пльзене», исполнили на два голоса ту самую «Yesterday», которая спустя много лет Лурье с ностальгией слушал у вокзала в Мытищах. Пели они тогда и «Yellow submarine», и «Girl», а «на закуску» предложили вниманию окружающих ставшую в те годы очень популярной песню американских борцов за права негров «We shall overcome…» Посетителям бара их пение понравилось. И к столику, за которым собрались друзья и их кампания, в тот вечер официанты то и дело несли «халявное» пиво – от благодарных слушателей.

Алексей и Марк снова начали встречаться и одно время даже намеревались создать музыкальную группу. Но не вышло. Время совместных походов в «Пльзень», равно как и в другие московские кафе и рестораны, для друзей оказалось недолгим. Года два, не больше. Оба они тогда встретили на своем пути подруг жизни и довольно быстро женились. Правда Панов также быстро и развелся, не прожив со своей Светкой и года. Лурье же оставался верен Дале всю жизнь, до ее смерти в Израиле.

Это, скорее всего, и предопределило их новое длительное расставание. Жена Марка Алексея сильно невзлюбила. Прежде всего, она была уверена в том, что развод Панова – дурной пример для ее мужа. К тому же новая «пассия» Алексея по имени Татьяна производила на Далю, а точнее Далию Натановну Коган, самое отрицательное впечатление, поскольку та никогда не отказывалась от рюмки водки. Для жены Марка это было совершенно не понятно. Ее дед был раввином, она была воспитана в религиозной еврейской семье, и в принципе крайне подозрительно относилась ко всем, кто не исповедовал иудаизм, то есть, как она говорила, к «гоям». А тут еще и сильное пристрастие, как ей казалось, подруги Алексея к алкоголю. Нет! Такие друзья точно не для ее Марика!

Вскоре Панов стал замечать, что друг его детства становился все более странным. Он перестал модно одеваться, спрятал куда-то в «дальний ящик» долгое время вызывавшие зависть сверстников многочисленные английские свитера и американские джинсы, и каждый день, включая выходные, ходил в одном и том же потертом черном костюме.

Потом общие знакомые донесли, что видели Лурье, направлявшегося вместе с женой в синагогу. А позже Марк вдруг попросил Алексея не звонить ему по телефону вечером в пятницу и по субботам. Опять же общие знакомые объяснили совершенно не разбиравшемуся в тонкостях иудаизма Панову, что Лурье, по указанию жены, блюдет Шабат, а значит с вечера в пятницу по вечер в субботу, ни на что не отвлекаясь, посвящает себя исключительно молитве.

Естественно, что Панов, как и большинство выходцев из московских интеллигентных семей, никогда не был антисемитом. Он всегда руководствовался принципом, что не существует плохих или хороших национальностей или религий. Есть просто плохие и хорошие люди. В одном классе в школе с ним вместе учились русские, татары, евреи и даже один мальчик с немецкой фамилией Гросс. Но никогда никому из одноклассников и в голову не приходило делить друзей по национальностям. Все вели себя одинаково. Вместе шалили, а потом и шпанили, вместе прогуливали уроки. А в старших классах вместе курили в школьных туалетах и даже пили по вечерам на лавочках сладкое крепленое вино.

«Эпоха» анекдотов про евреев началась позже, уже когда Алексей учился в институте. С середины шестидесятых годов они в основном были посвящены все более усиливавшейся эмиграции евреев из СССР в Израиль. Но в то время Марк Лурье, как казалось, был нормальным парнем, никогда на такие анекдоты не обижался и даже сам любил их рассказывать.

– Ты знаешь, что в Тель-Авиве недавно поставили памятник Юрию Гагарину? – как-то с подвохом спросил он Алексея.

– Не слышал. А почему?

– Потому что он первый сказал: «Поехали…»

Или другой анекдот на эту же тему. В Одессе, к группе стоящих на Дерибасовской улице и о чем-то оживленно беседующих евреев подходит еще один и, не вникая в смысл разговора, сразу же выпаливает: «Я не знаю, о чем вы здесь говорите, но ехать надо…»

Все это, конечно же, казалось смешным. Тем более для молодого Панова, который смотрел на данную проблему совершенно отвлеченно, со стороны. Ему и в голову не могло прийти, что она как-то затронет его друга, то есть Марка. Алексей никогда не ощущал его человеком, чем-то отличавшимся от него самого. Воспринимал Лурье такие же парнем, как и все остальные его друзья – товарищи, с такими же радостями и печалями.

– У тебя что, крыша поехала? – спросил тогда Марка Алексей.

– Ты ничего не понимаешь в наших делах, – резко ответил тот. – Ты рожден в русской семье, я – в еврейской. А это – разные миры.