Отложил папочку, закрыл. Следующую взял.

Офицер, полковая разведка, двенадцать раз за линию фронта ходил, лично на горбу трёх «языков» притащил, два раза ранен. За что сел? Вышестоящему командиру морду в кровь разбил. За это был приговорён к высшей мере, но помилован и отправлен в штрафбат. Попал в плен, бежал, за это, по совокупности всех своих грехов, получил десять лет. На зоне вступил в конфликт с начальством, применил в отношении них силу и получил еще десятку.

Лицо на фотографии? Умное и злое…

Дальше.

Подполковник, морпех, три десанта, ранения, контузия. В штабах не засиживался, лично в атаку морячков своих поднимал, четыре раза в рукопашке с противником схватывался, в последней десять фрицев штыком и прикладом уложил, троих в плен взял. Боевой мужик. В одном из десантов, после гибели командира, принял на себя командование полком и лично разработал и осуществил операцию, позволившую удержать и расширить захваченный плацдарм. За что был представлен к званию Героя, но… Отмечая это дело, по пьяни, ругательски ругал верхних командиров и самого товарища Сталина. Ай, как нехорошо… самого товарища Сталина! Разжалован, лишён наград, отправлен в лагерь… В лагере получил сверх срока пятнадцать лет, убив двух блатных, защищая какого-то моряка-зэка…

Образование? Хм… математик. Значит, логика имеет место быть – отчеркнуть ногтем.

Кто еще?

Армейская разведка. Начинал с батальонной. Девять раз ходил через линию фронта, устраивал засады, притаскивал «языков», включая какого-то важного подполковника. Ни одного ранения и даже царапины! Редкий везунчик – два состава батальонной разведки пережил… На личном счету двадцать семь немцев, из подтверждённых. Отлично владеет стрелковым и холодным оружием. В одиночку, при возвращении с задания, захватил дот, уничтожив семерых противников, поддержав тем атаку стрелкового батальона. Герой! Ордена, медали, благодарности… Но на десятой ходке получил осколочное ранение в руку. Отстреливаясь от фрицев ушёл в лес, глубоко в немецкий тыл, где прибился к партизанам. Три месяца воевал, при атаке на немецкую комендатуру был ранен, попал в плен, через месяц бежал, убив конвоира. Из слоняющихся по лесам красноармейцев и местных жителей сколотил отряд, где стал командиром. Нападал на немецкие разъезды, жёг комендатуры, рвал поезда. При соединении с регулярной армией проявил строптивость, отказавшись сдавать личное трофейное оружие. Вступил в конфликт с особистами, двух из них покалечил. Дальше понятно – приговор и Сибирь…

Образование? Филологическое. Хорош филолог, который челюсти с одного удара сворачивает!

Лицо открытое, располагающее. Хотя на фото всё в синяках и кровоподтёках.

Дальше…

Дальше…

Дальше…

Перекладываются папочки. Справа убывают, слева – растут.

Читает «Хозяин», лица рассматривает, ногтем чиркается. Прочитает – отложит папочку, другую возьмёт…

Не папки – судьбы справа налево перекладывает.

* * *

– Этого… Этого… Этого… Этого… И этого…

Пять папок легли в сторону.

– Привезёшь их в Москву. По одному. Зачем им встречаться, зачем разговоры говорить? Привезёшь, поселишь на Петровке или в Столешниковом переулке, поближе к Большому театру. Квартиру снимешь большую, чтобы семь-восемь комнат. Каждому комнату дашь, и чтобы не выходили. Продуктов купи побольше. Пусть живут, спят, отдыхают.

– А если они в туалет захотят?

– Зачем такой непонятливый? Ведро возьми, в углу поставь. Я при царском режиме в тюрьмах в ведро ходил. Ведро полное станет – вынесешь.

– А если кто-то придет?

– Ты почему такой боязливый? Почему боишься всего? Если кто-то придёт – не открывай. Пусть стучат. Тихо сидеть будешь – кто придёт, никто не придёт!

– А долго нам там… жить?

– День, два, три. Ты мне номер квартиры скажешь, и ключ дашь от чёрного хода. Я оттуда приду. Сам приду. Только ты никому не говори.

– Так точно, товарищ Сталин!

– Тогда ступай! Эй, стой, деньги возьми квартиру снять.

– У меня свои есть.

– Зачем свои, не надо свои. Мои возьми. Товарищу Сталину чужие деньги не нужны…

* * *

Балет в Большом. Премьера. Зал заполнен до отказа. Всё больше генералами, адмиралами и полковниками. И еще охраной, которая бдит.

Потому что члены ЦК и правительство любят искусство и актёров, и актрис. Жалует и привечает всячески. И премьер не пропускает.

В главной ложе Сталин, Молотов, Микоян и другие известные всей стране персоны. И начальник охраны Власик, который не спектакль сюда пришёл смотреть, а товарища Сталина от злодеев оберегать, потому как перед ЦК головой за него отвечает. А империалисты всего мира не дремлют, об одном мечтают – лишить страну Советов ее Вождя.

Прибегают офицеры охраны, докладывают:

– Чердак в порядке.

– Подвал осмотрели.

– Гримёрки и сцена проверены.

– На колосниках никого.

– Прилегающие улицы прикрыты нарядами милиции…

И вдруг:

– Там машина…

– Какая?

– Товарища Сталина. У служебного входа стоит.

– Зачем? Кто распорядился? Убрать машину!

– Никак нельзя. В ней водитель. У него бумага.

– Что за бумага?

– С подписью «Хозяина». Он велел машину у служебного входа держать, никуда не отлучаясь.

Начальник охраны осёкся.

– Ничего не путаешь?

– Никак нет. Вы спросите у самого…

– Ты что, охренел? Сейчас спектакль начнётся…

Но, с другой стороны, куда деваться? Не порядок, когда машина и не понятно зачем. Выдернуть бы водителя, да спросить… Но подпись. Она как охранная грамота, которую не перепрыгнешь. Против Его воли идти себе дороже, вмиг на Соловках окажешься или в Магадане.

Зачем машина? Зачем у служебного входа?

Не прост «Хозяин» и не из железа сделан, хоть и Сталин он, но свои личные тайны у него имеются, в которые лучше никого не посвящать, даже охрану. Много чего Власик знает, чего другие не знают, но о чем молчать он будет, хоть клещами его рви. Но и он всего не знает!

Но как тут быть? Придётся тревожить «Хозяина», придётся спрашивать, хоть и коленки трясутся.

– Товарищ Сталин… – тихим шёпотом из-за спины.

– Чего тебе, Власик?

– Там машина. Ваша.

– Ну?

– И водитель. Говорит, вы распорядились.

– Машина? Ну, пусть стоит. Если есть машина, то, значит, для чего-то нужна. Зачем мешаешь спектакль смотреть? Ступай.