Мой отец был умнейшим человеком, с прекрасным чувством юмора. Мы с братом считали его героем. Он мог собрать радиоприемник из запчастей с нуля. Читал и писал он не очень хорошо, как многие люди его поколения, и из-за неграмотности своей мог браться лишь за ручной труд. По характеру он никогда не был весельчаком-кокни[6]. Он так и не смог стать по-настоящему счастливым. Глубоко недовольный своими жизненными обстоятельствами, он утратил всякую надежду их изменить. Я часто смотрел на него и думал: чего бы он достиг, будь у него образование? И понимал: черт, значит, мне надо учиться, иначе я закончу как он: буду вставать в четыре утра каждое утро и грузить мороженую рыбу, а потом спускать всю получку на скачках. Отец умер в больнице святого Фомы, когда ему было всего пятьдесят шесть. Я был с ним в тот день. В его карманах нашлись три шиллинга и восемь пенсов, и это все, что он мог предъявить после того, как всю жизнь вкалывал как ломовая лошадь. Выйдя из его палаты, я поклялся, что добьюсь в этой жизни большего и моя семья никогда не будет прозябать в нищете.

Мать способствовала моему успеху самым непосредственным образом: ведь именно благодаря ей мне досталась первая роль. Я, трехлетний карапуз, должен был открывать дверь своим коллегам по спектаклю — местным сборщикам долгов (те, впрочем, не подозревали, что тоже играют роль). Произнеся единственную фразу: «Мамы нет дома», я захлопывал дверь у них перед носом и бежал вверх по лестнице в нашу крошечную квартирку.

Мне нравится эта история; к тому же она полностью правдива. Но на самом деле мама дала мне гораздо больше.

Благодаря ей я стал таким, какой есть.

Когда отец ушел на войну, мне было шесть, а моему брату Стэнли — три. Когда отец сел в армейский грузовик и уехал, мать не плакала. Она повернулась к нам, посмотрела на нас серьезно и сказала:

— Ваш отец уехал. Теперь вы должны заботиться обо мне вместо него.

— Конечно, мам, — кивнули мы в унисон. — Мы позаботимся. Не переживай.

Разумеется, это была неправда. Разве могли мы, два малыша, о ней позаботиться? К тому же мама наша была не робкого десятка и сама смогла бы за себя постоять. И хорошо, что смогла, ведь отца не было четыре года. Но именно тогда, в тот торжественный момент, я впервые в жизни ощутил ответственность, которую пронес через всю жизнь. Я всегда ощущал необходимость заботиться о своих близких, а если мне это не удавалось, испытывал ужасное чувство вины.

В то же время мама научила меня отдыхать, веселиться, смеяться и относиться к себе с юмором. Жизнь у нее была не сахар, но, в отличие от отца, она не разочаровалась в ней и не жалела себя. Она любила смеяться, с улыбкой воспринимала все унижения и тяготы нищеты, неизбежной для жены игрока. Шесть лет высматривала парнишку-посыльного в дурацкой кепке — не несет ли похоронку? — и всю жизнь хранила в тайне сам факт существования Дэвида, своего любимого первенца.

Именно мама не дала мне заболеть звездной болезнью, когда я стал популярным.

Когда я вырос (немного) и остепенился (чуть-чуть), мама каждую неделю приходила к нам на обед в воскресенье (мы с моей женой Шакирой поселились в Виндзоре). Иногда на обеде присутствовали только мы, иногда заходили друзья — и многие из них были знаменитостями киноиндустрии. Однажды в воскресенье, сразу после окончания съемок фильма «Человек, который хотел стать королем» — приключенческой комедии 1970 года, действие которой происходит в выдуманном государстве на границе с Индией, — к нам в гости пожаловали великий режиссер Джон Хьюстон и продюсер Джон Форман. Работать с ними, как и с моим коллегой Шоном Коннери, сыгравшим вторую главную мужскую роль в этом фильме, было одним сплошным удовольствием.

Так вот, гости жевали ростбиф, а мама тем временем обсуждала с Форманом цены на молоко. Ее искренне интересовал этот вопрос, потому что цены на молоко недавно выросли аж на два пенса, и Джон, конечно, согласился, что это совершенно никуда не годится. Мама всегда оставалась собой и относилась к любому человеку как к равному.

А еще она превосходно разбиралась в людях и с ходу могла определить, хороший ли перед ней человек и стоит ли ему доверять. Она знала, что в людях самое ценное. Помню, однажды, в 1970-е, на приеме в моем доме, где собралось множество звезд и успешных людей — были там и Питер Селлерс, и Лайза Миннелли, и Шон Коннери, и Нанетт Ньюман, и Роджер Мур, — мама тихонько спросила меня:

— А это кто?

Я взглянул туда, куда она показывала — через комнату, полную кинозвезд, — и ответил:

— Это очень известная актриса, мам. Очень, — и назвал ее имя. Актриса действительно была очень популярна и необыкновенно красива и жизнерадостна; звезда любой тусовки.

— Не нравится она мне, — сказала мама, поджав губы. — Совсем не нравится.

— Почему, мам? — спросил я.

— Она со всеми в этой комнате пообщалась, кроме меня, старой. Она не любит стариков.

Голливудский блеск любому вскружит голову. Для этого и нужны рядом люди трезвомыслящие — они не дадут потерять почву под ногами.

Но главное, что дала мне и моим братьям наша мама (пожалуй, братьям даже больше, чем мне, ведь я был более самостоятельным и мог сам о себе позаботиться), — безусловная, абсолютная, преданная любовь. Любви было так много, что моим самым ясным детским воспоминанием о Рождестве осталось не то, что отец воевал, не то, что подарков было мало, — нет; я помню, как мама резала единственную карамельку из праздничного пайка острым ножом ровно пополам, чтобы нам с братом досталось поровну. Нож соскользнул, она поранилась и на минуту вышла; вернулась с забинтованным пальцем и продолжила пилить конфету, пока та наконец не разломилась надвое. (Отец тоже меня любил, но был не силен в выражении эмоций.)

Если с детства вы окружены любовью, во взрослом возрасте вам не составит труда демонстрировать свою любовь к окружающим. Когда родилась моя первая дочь Доминик, я был молод, беден и нередко испытывал отчаяние. Мне не всегда удавалось быть таким отцом, каким я хотел. Но все, что я сделал правильно, я сделал благодаря матери; если я и был хорошим отцом для Доминик и моей второй дочки Наташи и хорошим дедом для моих трех внуков, то это лишь потому, что мама окружала нас, своих трех сыновей, безусловной любовью, для которой не существовало ни преград, ни предрассудков.

Скажу больше: в какой-то степени именно благодаря маме мне удалось завоевать расположение Шакиры, с которой мы вместе прожили уже сорок семь лет. Я столько раз рассказывал о том, как встретил свою жену, как ухаживал за ней и безнадежно влюбился в нее, что она умоляла меня не повторять эту историю снова. По этой причине, если вы не слышали эту невероятную историю о том, как мне несказанно повезло, вам придется поискать ее где-то еще — не в этой книге! Однако мало кто знает о том, как моя потрясающая, элегантная, умная жена прониклась ко мне расположением. Мне-то всегда казалось, что дело в моем неотразимом обаянии кокни и сногсшибательной внешности, но однажды я подслушал ее интервью для одной газеты. «Что привлекло вас в Майкле?» — спросил репортер, а Шакира ответила: «Его отношение к матери».