Я киваю и удивляюсь:

— Вот ведь чего придумали! Мороженый хлеб! Дикость какая!

— Я вообще, — увлеченно продолжает, — ем крайне мало! Просто почти не ем!

Говорит это с гордостью. Типа — неприхотливая.

— Почему? — ахаю я. — Так ведь нельзя! Вредно ведь очень! Гастриты, колиты…

— Ми-ло-чка! — произносит она по складам и смотрит на меня с укоризной. — У меня столько болячек, что ваши гастриты мне уже не страшны!

Я громко вздыхаю — сочувствую.

— В молодости относишься ко всему безответственно! — объявляет она. — Но вам этого не понять! Вы пока… молодая, — говорит она с каким-то сомнением, разглядывая меня.

— Ну какая же я молодая! — снова вздыхаю. — Уже тридцать пять. Ни детей, ни плетей — один развод за плечами и порушенные мечты. Одиночество: ни мамы, ни… — тут всхлип, — ни-ко-го…

Она задумывается:

— Маму… я тоже потеряла очень рано… Такая трагедия… А вот дети! — Она оживляется: — Вот об их отсутствии не пожалела ни разу! Веришь ли, ни разу!

Снова на «ты». Хорошо.

— Совсем никогда? — жалобно лепечу я.

— Ни разу! — подтверждает она. — За всю свою долгую жизнь!

Победный взор и — дрожащие руки. Врет? Храбрится? Или и вправду?

— Что с них? — продолжает. — Одно… дерьмо, ты уж прости!..

Я, конечно, прощаю.

— Нет, ты ответь! — заводится мумия. — Ну где ты видела хороших детей? Заботливых, благодарных. Уважающих старость… Лично мне — нет, не пришлось. Вот подружки, — кривит рот в адрес подружек. — Итак, подружки! Ну… не подружки — скорее приятельницы. Подруга у меня всего лишь одна — мне хватает! И все — знаменитости, все! Актриса, балерина, певица. Когда-то очень известная! Примадонна! Фамилий не называю — тебе ни к чему.

Я снова киваю:

— Конечно!

— У всех эти… дети. И что? У актрисы сын пьет. Тянет деньги. И ждет ее смерти — не стесняется: «Когда ты, старая, сдохнешь? Квартиру продам и пропью!» Ну? Как тебе это?

Я качаю головой и вздыхаю:

— Кошмар!..

И правда — кошмар. Что говорить-то?

Она удовлетворенно кивает:

— Вот видишь! Так, дальше. У балерины — две дочери. Старшая — шлюха. Да, именно так! Причем дармовая шлюха! Из любви к искусству, так сказать, не за деньги. Таскает юнцов, не стесняясь, прямо при матери. Та, бедная, все это видит. А главное — слышит! Ты понимаешь, о чем я?

Конечно, я понимаю! Не девочка ведь…

— А младшая… Ну, там совсем беда! Попала в аварию… Ногу отняли… И все — инвалид. Муж бросил, взяли сиделку. А платит она, балерина! Чем? Хороший вопрос… для российской пенсионерки. А продает! Все, что осталось, — посуду, часы, ковры, статуэтки. Говна этого у нее, как ты понимаешь, навалом. Было навалом… А сейчас — одни слезы. Вот кончится и… Что тогда делать? А ничего! Застрелиться! И застрелить свою младшую дочь. А лучше — сразу обеих! А какие были в молодости! Королевы! Все шеи сворачивали, мужики с ума сходили! Деньги, шубы, бриллианты, прислуга!.. И что теперь? Ни-че-го! Нищета и болячки!

— Ну а певица? — полушепотом спрашиваю я. — Что у нее?

Знаю, все старики обожают рассказы! Про молодость, красоту и прежнюю жизнь. Их надо слушать! И ты победила.

— А что певица? — недоумевает мумия.

Забыла уже. Короткая «свежая» память. Все они так — про прошлое помнят и могут трындеть всю дорогу. А тут — все, провал.

Напоминаю.

— А-а-а! — машет рукой. — У этой сын дурачок! Смолоду был дурачок! Ей намекали, а она… Ну, ты ж понимаешь! Да и было ей не до него — гастроли, романы. Четыре законных мужа, ты поняла? Только законных! А уж про все остальное…

Завидует, что ли? Ну, да, наверное. У самой-то был муж числом «раз». И больше замуж не вышла. Зато какой это был муж! А раньше? Может, не брали? Замуж-то вышла не рано.

— Так вот, сын — дурачок! В детстве все марочки, значочки и гербарии собирал. Девки его не интересовали — вообще! Она даже струхнула: вдруг что не так? Ну и подсунула ему тогда… старлетку, свою ученицу. Обещала поддержку, протекцию. И девка — понятное дело — на все согласилась! Ну и на то, чтобы с коллекционером сопливым прилечь. Прилегла. И чем кончилось, а? Ну, подумай! Не ребус!

— Соблазнила и родила? — ахнула я. — А следом — в ЗАГС?

— Сообразительная! — кивает мумия и смотрит на меня как-то странно. То ли нравится ей эта сообразительность, то ли пугает…

Внимательно разглядывает меня, с интересом. Вздыхает:

— Да! Именно так! И залетела, и родила! И в ЗАГС затащила! А свекровь, которая ее, звезду, шлюхой назначила, так и не простила. Народную артистку, звезду! Все! Всю жизнь гнобила ее как могла. А могла хорошо! А потом певица моя сломала ногу. Уже три года лежит, не встает. Сынок как и был отмороженный, так и остался. А уж под влиянием старлетки! Никто за народной не ходит! Никто, чтобы так, по-нормальному, по-человечески. Так, бросят на стол колбасы — жри, дорогая! Дворничиху позовут — вынести судно. И еще она советует свекрови нанять для ухода какую-нибудь б… Ну, как ее тогда — в смысле, для сына. У вас же это отлично отлажено! А чем платить? Пенсию всю у нее забирают. И как тебе?

Я удрученно молчу. Снова вздыхаю:

— Да… ужас, конечно!

— Вот! — радуется она. — И я о том же! И на черта эти дети нужны? Я вот, по крайней мере, знаю, что у меня никто ничего не отнимет и на квартиру мою не претендует. А помру, — она обводит глазами закопченные стены с выцветшими обоями, — мне наплевать, кому это достанется! И еще, я с ними уже не общаюсь! Надоело. Надоело слушать эти кошмары. Общаюсь только с Евкой. Та тоже, конечно… Но я жалею ее. Тоже одна. Никого…

Мумия смотрит на меня в упор — просто сверлит глазами.

Наплевать, говоришь? Ну что ж, отлично! Никто не отнимет и не претендует? Ха-ха! Вот здесь ты ошиблась! Заблуждаешься, моя прелесть! Претендентов, говоришь, нет? Да как бы не так! Есть, дорогая! Не сомневайся! Есть претенденты!

И все это, уж извини, будет мое! Потому что… Потому что я заслужила.

Всей своей жизнью несчастной, порушенной во имя Тебя! Ты поняла?

Приходит время камушки собирать, моя прелесть! Или ты думала, что это не про тебя?

Яичницу поковыряла и вилку шмякнула — все, не хочу больше. Наелась!

Ну, наелась, и слава богу! Тарелочки собрала и быстренько вымыла — я же ловкая, вся в матушку, Полину Сергеевну! Вы же ее за ловкость ценили, не так ли?

Вижу — носом клюет. После сытного завтрака.

— Ну, я пошла? — с места медленно поднялась, кофточку скромную одернула и глазками — хлоп.

Смотрит. Молчит. Тоже вздыхает.