А Мишка все тянул, и однажды Кира не выдержала. Он со всем согласился. Да и доводы тут были ни к чему, все было предельно ясно – да, жить друг без друга они не могут, да, так продолжаться все это тоже больше не может. Да, надо что-то решать. Будет больно? Конечно! Не только им. Но что делать? Врать дальше? Еще больше загонять себя в угол? В конце концов, сейчас несчастные все – он, она, ее муж и его жена. Дочка, слава богу, пока ничего не понимает. А потом несчастных станет чуть меньше, потому, что прибавятся двое счастливых.

Ну и вообще. Унизительно. Страшно унизительно обзванивать знакомых в надежде найти ключи – хоть на час, господи. «Вы в кино? Два часа? Да хватит, конечно, хватит!»

Она слышала его разговор, и у нее падало сердце: два часа – хватит? Да ей жизни не хватит, господи, чтобы его любить. Насладиться им. Наговориться с ним. Наобнимать его. Нацеловать.

Но – куда уходить, куда им деваться? Миша, разумеется, оставит свою квартиру семье – дочери и жене. У Киры площади нет – к московской квартире она отношения не имеет, это дом свекрови и мужа, а в Жуковском, в ее квартире, точнее в квартире родителей, живут ее мать и отец. Туда, к ним, невозможно. Снять комнату или квартиру? Разве что очень сильно повезет – например, кто-то из знакомых уедет в длительную командировку. Можно снять комнату – но это опять везение. Общежитие им не положено – он москвич, у нее московская прописка.

Что делать, что? Но и так больше нельзя, невыносимо. Ей – определенно. А ему… хочется верить, что тоже. Но… разве она знала об этом наверняка?

Конечно, Кира пыталась любимого оправдать – в конце концов, его ситуация куда сложнее – там ребенок. Там верная и преданная ему женщина, которая два года его ждала.

Оправдывала, но на сердце была тоска – вечная, высасывающая душу тоска. И еще – страх. А если он не решится? Ну, если, например, заболеет жена – он часто говорил, что Нина слаба здоровьем. Или дочь – вдруг девочка устроит скандал, заболеет, узнав о разводе родителей? Такое бывает. Через это он точно не переступит.

Уходить Кире было некуда, но она все твердо решила – да будь что будет! В конце концов, почему она, ее судьба, ее собственная жизнь должны зависеть от его решения? От болезней его жены, от сложного характера его дочери? И она решила: оставаться с мужем – нет, никогда. Это было невыносимо – все эти полтора года бесконечного вранья, опущенных глаз и его прерывистого ночного дыхания, когда ей хотелось спрыгнуть с балкона. Разбежаться и – головой вниз. Чтобы больше никогда, никогда этого не было.

Украдкой, потихоньку, она собирала свои вещи. С разговором медлила по одной причине – ждала звонка от коллеги, обещавшей помочь с комнатой. А та тянула. Неделю, вторую. Кира терпеливо ждала. Мишке, кстати, она ничего не сказала – во-первых, боялась сглазить и без того призрачную надежду с комнатой, а во-вторых… Во-вторых, ей хотелось предстать перед ним эдакой героиней, мученицей во имя любви – отважной, решительной, смелой. За любовь – на костер! Ну и разумеется, предполагались его бурная реакция, удивление, даже восхищение и восторг. Так же, как предполагалось еще и чувство вины: она, женщина, смогла, решилась, а он, мужик, – нет. Расчет был тонкий, но все же дело было не в этом, а в том, что оставаться с мужем она больше не могла.

По ночам обдумывала свой разговор с ним, чтобы помягче, чтобы поменьше ранить, чтобы без бурных выяснений, скандалов и прочего. Краем уха услышала, что свекровь собралась в Клин к сестре, но точную дату не знала – в эти выходные, в следующие?

Нет, конечно, можно спросить. Но Кира чувствовала, что свекровь о чем-то догадывается. Смотрит на нее странно, вздыхает и старается поскорее уйти в свою комнату. Совместные вечерние чаепития закончились, чему Кира была очень рада. Одним словом, приятной обстановку в квартире назвать было сложно.

Чемоданчик свой, почти собранный, Кира засунула под кровать. Вышла на кухню с легкой улыбкой:

– Вера Самсоновна, а вы в Клин собрались? К тете Наталье?

Свекровь посмотрела на нее и указала на табуретку.

– Сядь, Кира, – сухо сказала она и повторила: – Сядь. Тебе не кажется, что нам надо поговорить?

Кира сделала бровки домиком, выразив свое недоумение, и со вздохом присела на краешек табуретки. Глаза подняла на свекровь с большим, надо сказать, усилием.

– Кира, – начала та, – ну что ты решила?

Кира вздрогнула, покраснела и выдавила из себя:

– В каком смысле, Вера Самсоновна?

Свекровь хлопнула ладонью по столу.

– Дурочку передо мной не валяй – не заслужила! Это он, мой сын, – дурачок. Ничего не замечает. Мужики вообще замечают последними! А меня не обманешь. Или ты отказываешь мне в разуме?

Кира молчала, опустив голову.

– Я все поняла давно, еще полгода назад. По твоим сумасшедшим глазам, по дурацкой улыбочке – все мы становимся дурочками, когда… – Свекровь горестно махнула рукой. – Я бы тебя поняла, если бы не была его матерью. Поняла бы и поддержала – все в жизни бывает, что уж тут. Порадовалась, скорее всего – вон как тебя понесло! Любовь, не иначе – глаз горит, щеки алеют. Волосы вьются. Но, Кира, я его мать! И стоять буду за него – это ты, надеюсь, понимаешь!

Кира кивнула. Помолчали. Кира по-прежнему не поднимала глаз.

– Ладно, – прихлопнула ладонью по столу Вера Самсоновна. – Я все поняла. Значит, ты уже решила. Уговаривать тебя не буду, останавливать тоже. Твое решение и твоя жизнь. Сына поддержу – ему будет трудно. Да ничего, отболит, в молодости все быстро проходит. Слава богу, с детьми вы не успели. Вот это бы было для меня – уж точно катастрофой. Все, Кира. Иди. Иди, пакуй вещи. Ты, кажется, почти собралась? И да! – выкрикнула она ей вслед. – А зачем ты вообще за него шла? Ты же его не любила!

О господи! Значит, Вера все понимала? И видела ее чемодан? Ну конечно! Она не была любопытной и бестактной тоже. К ним в комнату лишний раз никогда не заходила, а тут, наверное, заглянула по делу. Да какая разница?

Кира обернулась и чуть слышно пробормотала:

– Простите меня.

– Бог простит, – сухо откликнулась почти бывшая свекровь.

По всему выходило, что уходить надо было сегодня. Да, да, быстро покончить со сборами и уйти. А объяснение с мужем? В конце концов, он ничем ее не обидел – за что же с ним так?

Кира села на край бывшей супружеской кровати и замерла. Что делать? Ждать Володю? Глянула на часы – до его прихода с работы оставалось четыре часа. Невыносимо сидеть в этой комнате и ждать. Уйти из дома? Да, выход. Пойти в кино или пройтись по магазинам. Голгофа отодвигалась. После разговора с Верой ей стало легче. Она быстро оделась и с облегчением выскочила из квартиры.

Вернулась к семи – Володя ужинал на кухне. Свекровь смотрела у себя телевизор.

Разделась, зашла в кухню.

– Володя!

Он поднял на нее глаза.