Два года назад она потеряла мужа, и с той минуты, как она сняла траур, светское общество было шокировано тем, как вызывающе она вела себя, открыто нарушая, казалось бы, незыблемые правила, беспечно пренебрегая приличиями.

Однако джентльмены, все как один, находили ее восхитительной и неотразимой, и в ее маленьком домике в Мейфере день и ночь толпились поклонники.

Ничего удивительного не было в том, что она положила глаз на графа Хелстона.

Он не только был одним из самых богатых людей в Англии, но и, по мнению многих женщин, обладал весьма привлекательной внешностью.

Трудность, однако, заключалась в том, что он не зря получил свое прозвище Неуловимый граф.

Чуть ли не со школьной скамьи его начали осаждать тщеславные мамаши, надеявшиеся выдать за него своих дочек, а также женщины, которых привлекали к себе как его красота, так и толщина его кошелька.

Однако он ускользал при каждой попытке заманить его в брачные сети и был к тому же чрезвычайно разборчив в своих привязанностях.

Его немало позабавила возможность увести леди Женевьеву, признанную красавицу, окруженную толпой воздыхателей из высшего света, из-под самого носа этих надутых и кичливых щеголей.

Она не собиралась притворяться, что он — первый мужчина, покоривший ее сердце. Точно так же она и не думала скрывать от него, что после смерти мужа у нее были любовники.

Однако за те месяцы, что они провели вместе, она совершенно ясно дала понять графу, что хотела бы, чтобы он стал последним.

Сердце леди Женевьевы было весьма непостоянным, и у графа всегда оставались некоторые сомнения — не вызваны ли ее клятвенные заверения в любви его безграничной щедростью и тем, что благодаря ему она могла занять особое положение в обществе, не доступное никому, кроме членов королевской семьи.

В жилах Хелстонов действительно текла королевская кровь; всем известно было, что развесистое генеалогическое древо их семьи со всеми его ответвлениями и четырехдольными делениями на поля было причиной головной боли чиновников геральдической палаты.

К тому же граф благодаря своим собственным заслугам достиг значительного положения в палате лордов и был человеком, с которым считались, мнение которого имело немалый вес при решении спорных вопросов.

И уж никому бы не пришло в голову оспаривать его авторитет в спортивных кругах.

Его главным увлечением, истинной страстью было разведение чистокровных лошадей; он только что закупил за границей прекрасных арабских жеребцов для развода, как это делали и другие коннозаводчики до него, желавшие улучшить породу.

Делос, его лошадь, победившая на скачках в Ньюмаркете, был прямым потомком знаменитого Эклипса[1], подарившего миру многих замечательных скаковых лошадей, о которых до сих пор еще, замирая от восторга, говорили на ипподроме.

Эклипс, родившийся в 1764 году, получил свое имя в честь великого затмения, случившегося как раз в тот год; он появился на свет в конюшне Уильяма, герцога Камберленда, который умер всего лишь год спустя.

Лошадь была куплена с торгов мистером Уильямом Уальдменом, торговцем лондонского мясного рынка, за семьдесят пять гиней.

Впервые Эклипс участвовал в скачках на кубок в Эпсоме в 1769 году. Его выступление потрясло всех знатоков скаковых лошадей; они поняли, что перед ними чудо, выдающееся явление, которое навсегда останется в истории конного спорта.

Еще мальчиком граф Хелстон слышал, как его отец рассказывал об Эклипсе и его блестящей победе, вспоминая о которой говорили: «Когда Эклипс на финише, остальные еще на старте».

Граф надеялся, что Делос или какая-нибудь другая лошадь из его конюшни оправдает ожидания и станет подобной знаменитому Эклипсу.

Однако ни в чем нельзя быть окончательно уверенным до тех пор, пока лошадь не примет участия в бесчисленном количестве больших забегов по ровной местности, в так называемых «гладких скачках».

Пожалуй, владеть Эклипсом или лошадью, подобной ему, говорил себе граф, — это все, чего только человек может желать от жизни!

Он взглянул на картину, висевшую над камином. Это был портрет Эклипса кисти Джорджа Стаббса.

Благородную, темно-гнедую масть лошади красиво подчеркивали белое пятно на лбу и белый чулок на правой задней ноге. Для своего времени это была довольно крупная лошадь, пятнадцать ладоней и три дюйма в высоту[2].

Ноги ее от бедра до колена были очень длинными; грудь — широкая и мощная, а туловище, — длинное и округлое.

Благодаря этим качествам резвость лошади была необычайной, шаг — замечательным, что в сочетании с ее огненным напористым темпераментом обеспечило ей одно из первых мест в анналах беговой дорожки.

Проследив за взглядом своего друга, лорд Яксли заметил:

— Надо признать, Делос сегодня финишировал великолепно. Как ты думаешь, есть у него шансы выиграть дерби?

— Я еще не решил, будет ли он участвовать в этих скачках, — ответил граф.

— Ты будешь вынужден включить его в программу, тебе не позволят увильнуть, — возразил лорд Яксли.

— Уверяю тебя, я поступлю так, как сочту нужным, — спокойно ответил граф. — Никому еще не удавалось заставить меня сделать что-либо против моей воли.

Его друг, сидевший по другую сторону камина, взглянул на него и подумал, что тут он, пожалуй, прав.

Ему лучше всех было известно, как непреклонен и тверд бывает граф, когда примет какое-либо решение.

Лорд Яксли очень любил своего друга; можно сказать, что они дружили чуть ли не с пеленок.

Они учились в одной школе, служили в одном полку и, в довершение ко всему, как ни удивительно это может показаться, в один и тот же год унаследовали свой титул.

Правда, граф был несравненно богаче своего друга и занимал более высокую ступень на общественной лестнице, однако последний тоже имел совсем неплохое состояние, и в Англии нашлось бы немало родовитых аристократических семейств, которые рады были бы видеть в нем своего зятя.

— Не думаю, чтобы чья-либо лошадь, кроме твоей, способна выиграть дерби, — заметил лорд Яксли. — В то же время это не только удовольствие, но и большая честь!

— Согласен, — ответил граф. — Во всяком случае, если даже я не включу Делоса, то есть ведь еще Зевс или Перикл…

— Беда в том, что в твоем пудинге слишком много слив, — улыбнулся лорд Яксли.

— Ты так и будешь нападать на меня, Уиллоуби?

Граф встал и начал ходить взад и вперед по комнате, между великолепными, удобными диванами и креслами, которыми была обставлена уютная гостиная.