— Ты думала убирать ребенка в шкаф? — улыбнулся Андрей.

Я расхохоталась.

— Только его вещи. Ты даже не представляешь, сколько у таких карапузов вещей! Разные ванночки, пеленки, одежда, обувь на любой сезон, игрушки, соски, подгузники, коляски, манежи и вся эта хрень, которую фиг, где разместишь.

Андрей согласно кивнул.

— Много, конечно. Но ведь все это маленькое и быстро раздается родственникам и друзьям. Дети очень быстро растут. Но ты, конечно, права, в этой квартире действительно мало места.

Он обвел взглядом мою уютную съемную квартиру, которую я любила всей душой с тех пор, как поселилась в ней, съехав из квартиры с девушками.

— Надо покупать свое жилье, согласна?

— Нет, если после этого придется заводить детей, — ответила я.

Андрей посмотрел на меня проницательным взглядом врача. Я ответила таким же взглядом сметчика.

— Надеюсь, ты обдумаешь свое решение еще раз, — после паузы сказал он.

Я действительно стала думать об этом. Ночью ко мне не шел сон. Я любила Андрея, сроднилась с ним и понимала его желание создать полноценную семью. Но вынашивать и рожать ребенка? Мне была физически неприятна мысль о том, что внутри меня будет сидеть другой человек, как паразит, питающийся моими жизненными соками. Нести за него ответственность всю оставшуюся жизнь? А если этот ребенок начнет меня бесить, станет неуправляемым, куда я его дену? Я потеряю право на личное пространство, по крайней мере, первые несколько лет. Неизвестно, что сделает беременность с моим телом, моими зубами, моей кожей. Я представляла маленькие ручки, тянущиеся ко мне, и по моим собственным рукам бежали мурашки. Я не была готова становиться матерью. Я ничего не знала о воспитании и детской психологии, и не хотела узнавать.

Спустя неделю за ужином Андрей снова заговорил об этом. Я сказала, что обдумала его предложение.

— Купить свое жилье и переехать, я согласна, но заводить детей — нет.

— Почему? — спросил он.

— Не мое это. Я очень тебя люблю и хочу быть с тобой, но родить ребенка — это не для меня.

— Усыновление? — предложил он.

— Извини. Я вообще не хочу детей.

Мы долго молчали после этого, сидя рядом и глядя друг на друга. Я понимала, что этот разговор станет, скорее всего, концом нашей совместной жизни. Ведь именно так я бы и поступила, если бы не могла получить то, чего ожидала от отношений, — прекратила бы их. Мне было больно отказывать Андрею, но я не могла поступить по-другому.

Он встал и подошел к раковине, чтобы вымыть посуду. Я смотрела на его спину, желая обнять его и прижаться к нему всем телом. Но это был бы обман. Именно в этот момент я почувствовала, что со мной что-то не так. Любая другая женщина на моем месте была бы счастлива получить предложение заключить брак и завести детей. Многие женщины до сих пор живут только ради этого. Почему не я? Почему ужас сковывает меня, стоит только подумать о материнстве?

Мы прожили вместе еще несколько недель. Затем Андрей извинился и сказал, что ему надо побыть одному, все обдумать. Он собрал спортивную сумку с одеждой и покинул квартиру. Мы с котом снова остались вдвоем. Я снова начала курить. Мне было очень грустно. Я сделала новую татуировку, но впервые это не улучшило моего настроения. Тогда я сделала небольшую перестановку мебели в комнате, и это немного развеселило меня, но затем я вновь погрузилась в тоску.

Однажды, спустя месяц после нашего расставания, я ехала на трамвае домой из офиса. Я специально села на трамвай, так как его маршрут пролегал мимо стоматологии, в которой работал Андрей. И мне повезло. Я увидела его из окна. Он стоял на крыльце, разговаривая с какой-то девушкой. Он был в повседневной одежде, скорее всего, шел на работу. Девушка, с которой он разговаривал, была прехорошенькая. Длинные темные волосы, нежное платье, стройные ноги, туфли на небольшом каблуке. Полная мне противоположность. Она кокетничала, поправляла волосы. А Андрей улыбался, глядя на нее и протягивая руку к входной двери.

Судьба сжалилась надо мной, и трамвай поехал, постепенно скрывая от меня эту сцену. Я, сколько могла, оборачивалась назад, продолжая наблюдать за ними, но, в конце концов, трамвай повернул на другую улицу. Я почувствовала жар в глазах и с ужасом поняла, что вот-вот расплачусь. Какая чушь! Я не плакала лет с десяти.

— Маша? — позвал меня кто-то.

Я не отреагировала. Чья-то рука тронула меня за плечо, и я обернулась. Позади меня сидела пожилая женщина в круглых очках и странном свитере.

— Людмила Ивановна? — неуверенно уточнила я после паузы. Так звали нашего школьного психолога со сползающими очками.

— Да! — обрадовалась она. — А я все смотрю и думаю, ты это или не ты? Как дела, Маша?

— Норм, — ответила я.

— Точно?

Что-то в ее голосе заставило меня задержаться с ответом. Я внимательнее посмотрела на нее, не зная, что сказать, и она кивнула.

— Пойдем, выпьем чая, — предложила она. — Я выхожу на следующей остановке, тут мой дом. Расскажешь, как ты живешь, чем занимаешься, — она по-свойски похлопала меня по плечу и встала. — Пойдем. Пол часа всего, ты ведь не опаздываешь?

— Нет, — ответила я, снова почувствовав себя школьницей, которую привели в кабинет к психологу.

— Ну, вот и славно!

Мы вышли на остановке и направились в сторону ее дома. По пути она рассказывала о своей жизни: что она ушла из школы, сейчас на пенсии, выдала дочь замуж, с внуками видится по выходным, а сама увлекается вязанием, и вот какой отличный свитер себе связала, и внуку тоже, и он носит, носит его! Болтая об этом, Людмила Ивановна провела меня к себе домой и усадила на кухне. Она заварила чай, а я все молчала, не понимая, зачем вообще согласилась на эту авантюру. В юности мои авантюры были веселей. Мне надо домой. Покурить, выпить пива и забыть о том, что я только что увидела возле стоматологии.

— А теперь расскажи, как твои дела на самом деле, — попросила Людмила Ивановна. Я подняла на нее глаза и увидела участие. Меня поразило это. В ее лице было только доброты и заботы, что ком встал у меня в горле.

— Почему вам так интересно? — с подозрением поинтересовалась я.

— Я часто тебя вспоминала, — призналась она.

— Меня?

— Да. Ты ведь так и не пришла побеседовать о том, что произошло.

Сначала я не поняла, что она имеет ввиду, а потом вспомнила. Тот ребенок!

— А разве это важно?