Марк еле разлепил глаза и тут же болезненно охнул, сморщился и снова зажмурился: над правой бровью словно железный штырь воткнули и с садистским изуверством продолжали вворачивать глубже. Продолжая морщиться, подросток ощупью нашарил в кармане палатки кисет с сушеными травами и поспешно уткнул в него нос, вдыхая сладковато-пряный аромат, среди которого сильнее всего выделялась нота валерианы. Довоенные лекарства были в Алтуфьево, да и, наверное, во всем метро, страшнейшим дефицитом, и поэтому в подобных не слишком серьезных случаях на их станции обычно пользовались дарами природной медицины. Местные лекари составляли травяные смеси на самые разные случаи жизни. Правда, ехидные языки клятвенно уверяли, что смеси эти – неважно, от поноса или от головной боли – мешались из одних и тех же трав. И срабатывали в нужном направлении исключительно за счет самовнушения болящих. Самые умные при этом еще поминали какое-то там «плацебо» и прочие замудренные словечки, оставшиеся от прежней жизни.

Впрочем, народ в «алтухах» жил крепкий, жизненными невзгодами и хворями битый. Те, кто ухитрился выжить после всего, что происходило добрых два десятка лет назад на этом участке ветки[1], болели редко, а лекарствами пользовались и того реже.

Адаптировались, так сказать, к новым условиям.

«По ощущениям напоминает бодун – так, как его описывают мужики… – Марк снова осторожно приоткрыл глаза, прислушиваясь к своему состоянию. – Так что поздравляю тебя, О’Хмара, с приобщением к радостям взрослой жизни!.. Не-е-е, ну его к чертовой бабушке, никогда в жизни пить не стану!!!»

Причина мучившего подростка «бодуна» была вовсе не в алкоголе – как могло бы показаться несведущим. При всем раздолбайстве нравов в Алтуфьевской общине детям здесь пить строго-настрого запрещалось. А чересчур борзые юные испытатели, решив втайне приобщиться к пресловутым радостям взрослой жизни, люто огребали по первое число, едва только попадались. А попадались всегда, ибо со станции им было деваться некуда. И надраенные ремнями приключенческие места были хорошей гарантией трезвого образа жизни. По крайней мере, в столь нежном возрасте!

«Бодун» Марка имел самое что ни есть благородное эмпирическое происхождение. Накануне он несколько часов проторчал на так называемом спиртзаводе, наблюдая за тем, как Алхимик, хозяин этого замечательного и жутко таинственного места, изобретает какой-то очередной свой эликсир. Изобретение воняло прегадостно, но смотреть, как в многочисленных колбах, пробирках и прочих склянках, названия которых Марк даже не знал, происходят разные реакции, что-то бурлит, что-то дымит и пыхает – было очень интересно и познавательно!

Вот и надышался. Скрипи теперь.

Спиртзаводом в Алтуфьеве громко величали кирпичную выгородку в самом дальнем конце местного путевого тупика. Царем и богом здесь был некто Алхимик – мужик, сколь объемистый по габаритам, столь же и добродушно-веселый. Дело свое он знал и любил настолько, что мог, по слухам, из ничего сотворить хоть коньяк «Наполеон», хоть некую загадочную «орбит-шашлык»… да хоть черта лысого с запахом роз и вкусом апельсинов – было бы вдохновение! При всем том сам Алхимик был – когда его не отвлекали от очередного эксперимента – душой компании, не дурак поесть и выпить, постоянно ходил в очень колоритном длинном, подпоясанном веревкой, вылинявшем балахоне и, как утверждали взрослые, во многом походил на какого-то там «брата Тука».

Владения Алхимика были, пожалуй, самым стратегически важным местом в Алтуфьевской общине – разумеется, после гермоворот на выходах со станции и туннельного кордона на границе с воинственным Бибирево. Здесь, в нескольких некогда найденных самопальных и полупромышленных дистилляторах, Алхимик бодяжил всякие нужные и полезные в быту жидкости (из которых наибольшую популярность имели самогоны разных видов и сортов элитности и так называемый одеколон – гнусоотпугивающая жидкость на основе болотного багульника, верная спутница местных охотников). Здесь он также изготавливал по заказу станционного лекаря снадобья из все того же природного сырья.

Стратегическое производство полезных жидкостей и порошков было упрятано в самые дальние гребеня станции еще и в силу его очень даже вероятной взрывоопасности и более чем реальной вонючести. Но, невзирая на эти очевидные неудобства, продукция Алхимика была важна для станции тем, что шла также и на экспорт, к соседям по ветке – Северному Эмирату и Содружеству Серых Станций. На нее выменивали все, что в «алтухах», представлявших собой нечто вроде местной «понизовой вольницы», не производили. С Содружеством – или, как его еще называли тут, ТриЭс, алтуфьевцы, правда, чаще всего были на ножах, но случались и периоды мира и затишья, в которые как раз и происходила меновая торговля. Нет, соседи тоже и стратегическим зельеварением занимались, и лекарства пробовали делать – да вот только такой фантастической, на грани интуиции и какого-то запредельного чутья виртуозности, с какой гениальный Алхимик варил свои зелья любого назначения, у них не было и в помине. Поэтому алтуфьевские поставки «полезных жидкостей» (редкие по причине лихого разбойного менталитета жителей конечной и соответствующей среди соседей репутации) были очень важны и для Эмирата, и даже для ТриЭс.

Много раз коварные соседи пытались переманить Алхимика к себе на жительство, сулили ему всякие блага и почет, но он только отмахивался.

– Нас и тут неплохо кормят! – заявлял он и благодушно почесывал объемистое пузо, не исчезнувшее даже после двадцати лет совсем не роскошной жизни в подземке.

Марк любил бывать в царстве Алхимика. Тот знал множество захватывающих историй из довоенной жизни и умел их рассказывать не менее захватывающе. Иногда даже показывал местной ребятне всякие интересные фокусы со своими склянками. Зрелище разноцветных дымов, появляющихся при смешивании нескольких жидкостей и порошков, или на глазах меняющее цвет и консистенцию содержимое пробирки… Это завораживало, манило и обещало тайны не хуже тех, что крылись за двумя, казалось бы, простыми словами: «довоенная жизнь».

…Боль немного отпустила. Марк с облегчением выдохнул, расслабил мышцы лица и откинулся на узел с зимней одеждой, служивший ему подушкой. Сегодня у охотников – выходной день, так что можно воспользоваться своим законным правом отдыха и еще немного поспа-а-а…ыа-ха-ха…

Ага, не тут-то было!

Только он расслабился и закрыл глаза, собираясь наверстать отнятое у сна посиделками у Алхимика время, как снаружи кто-то бесцеремонно застучал по верху палатки.

– Хмаренок, дрыхнешь?

– Котяра, еще раз так меня назовешь – я тебе ночью усы обстригу! – проворчал Марк, узнав по голосу одного из своих коллег по охотничьей бригаде. Котяра, а точнее – Лешка Кот, был ненамного старше его – всего-то года на три – четыре, но уже носил заметные усы, которыми очень гордился и которые всячески холил и лелеял.

– Кишка тонка! – заржал тот. – Посмотрю я, как ты ночью проберешься ко мне в палатку!