Эти жутковатые – они совершались в полном одиночестве – игры пугали воспитателей Павла, хотя, возможно, они и понимали, что Павел обращается к ним, чтобы хоть как-то освоиться в окружающем взрослом мире, «проходя по всем ступеням службы», а не начиная с чина генерал-адмирала Российского флота. Кстати, по сообщению Семена Прошина, в своем воображаемом конном отряде дворян Павел «дослужился» только до чина вахмистра.

Эти одинокие игры одиннадцатилетнего мальчика, заполняя разрыв в самой методике воспитания, чрезвычайно развивали и обостряли болезненную фантазию и мечтательность. Однажды Прошин застал Павла в задумчивости сидящим за столом, на котором стояла стеклянная пирамида.

– Чем вы заняты, ваше высочество? – спросил он.

– Ах! – вздыхая, ответил Павел. – Я так в свой корабль вгляделся, что и эта пирамида кораблем мне кажется, когда немного призадумаюсь…

Потом он отодвинул пирамидку и приказал «принести себе из столярной пилку» и долго пилил что-то. Потом лег опочивать.

Размышляя о характере своего воспитанника, Семен Прошин записывал:

«У Его Высочества ужасная привычка, чтобы спешить во всем: спешить вставать, спешить кушать, спешить опочивать ложиться… Гораздо легче Его Высочеству понравиться, нежели навсегда соблюсти посредственную, не токмо великую и горячую от него, дружбу и милость»[1].

Великий князь, свидетельствовал архимандрит Платон, «наружностью всякого, в глаза бросающегося более прельщался, нежели углублялся во внутренность».

О нервности, непредугадываемости характера Павла пишет и преподаватель астрономии и физики Франц Иванович Эпиниус: «Голова у него умная, но в ней есть какая-то машинка, которая держится на ниточке – порвется эта ниточка, машинка завернется и тут конец уму и рассудку…»

Странно читать эти записи, потому что беспрепятственно, на много лет вперед различают воспитатели Павла его будущую судьбу. И потому и различают, что уже тогда печать ее отчетливо лежала на лице воспитанника, на его характере. Потому что и сам он, кажется, уже тогда очень ясно различал вперед свою собственную судьбу.

«…Выслушав историю Мальтийского ордена, великий князь вообразил себя Мальтийским кавалером», – записывал Семен Прошин.

Так и рос Павел.

Современники утверждают, что народ всегда радостно встречал великого князя. В нем, а не в немке Екатерине, видели законного наследника престола.

Павлу было двенадцать лет, когда отношения с матерью-императрицей окончательно испортились. Случилось это 9 июля 1766 года: Павел отказался принимать участие в праздновании годовщины восшествия Екатерины II на престол. Павел считал этот день годовщиной убийства отца. Он спрятался. Ночью поднялся шум – братья Орловы обыскивали петергофский парк и дворец. Забившись в темную каморку, Павел прислушивался к грохоту сапог и думал, что его сейчас найдут и убьют, как убили отца.

И не об этой ли страшной детской ночи вспоминал русский император Павел в холодном, наполненном, как и прошедшее детство, одиночеством Михайловском замке, когда накинет Яков Скарятин на его шею удавку?..

Впрочем, Павел и жил всю свою жизнь как будто с удавкой на шее. Двадцатого августа 1772 года ему исполнилось восемнадцать лет. Он достиг совершеннолетия, но мать не уступила престол, хотя клялась, совершая переворот, сделать это.

Более того: когда Екатерина заметила, что великая княгиня Наталья Алексеевна[2] внушает мужу мысли, дескать, у него больше прав на престол, нежели у матери, она нашла возможность расправиться с дерзкой супротивницей.

Когда великой княгине пришла пора рожать, пять дней не отходила императрица-мать от ее постели, но на ноги роженица больше не встала. И ослушницу тогда Екатерина покарала, и сына на время отвлекла от мыслей о престоле.

– Мертвых не воскресить, – сказала ему императрица-мать. – Надо думать о живых. Разве оттого, что воображали себя счастливым, но потеряли эту уверенность, следует отчаиваться в возможности снова возвратить ее? Итак… Я предлагаю вам, ваше величество, станем искать эту другую.

– Кто она? – спросил Павел, пораженный, что мать уже подыскала ему новую невесту. – Какова она?

– Кроткая, хорошенькая, прелестная… Одним словом, сокровище: сокровище приносит с собою радость.

Вюртембергская принцесса София-Доротея, с которой Павел познакомился в Берлине, действительно понравилась ему.

Она показалась недурною собой, стройной. Была принцесса не застенчива, отвечала на вопросы умно и расторопно. Павел одобрил выбор матери.

Пятнадцатого апреля 1776 года скончалась великая княгиня Наталья Алексеевна, а уже 26 сентября 1776 года состоялось бракосочетание великого князя с Софией-Доротеей, принявшей в православии имя Марии Федоровны.

Через год родился сын Александр, и Павел снова попытался расширить свое участие в управлении Российской империей, но в результате был вообще отстранен матерью от государственных дел.

Когда мать подарила ему в 1783 году Гатчину, Павел переехал туда, выстроил школу, больницу, четыре церкви для различных вероисповеданий, завел стеклянный и фарфоровый заводы, суконную фабрику и шляпную мастерскую. Однако самым любимым делом Павла было устройство своей гатчинской армии.

«Великий князь, в качестве генерал-адмирала, потребовал себе батальон морских солдат с несколькими орудиями, а как шеф кирасиров – эскадрон этого полка, чтобы образовать гарнизон Гатчины, – пишет в своих „Записках“ Н. А. Саблуков. – Оба желания великого князя были исполнены, и таким образом положено начало пресловутой „гатчинской армии“…

Батальон и эскадрон разделились на мелкие отряды, из которых каждый изображал полк императорской гвардии. Все они были одеты в темно-зеленые мундиры и во всех отношениях напоминали собою прусских солдат. Во всех гатчинских войсках офицерские должности занимали люди низкого происхождения, так как ни один порядочный человек не хотел служить в этих полках, где господствовала грубая прусская дисциплина…

Что это были за офицеры! Что за странные лица! Какие манеры! И как странно они говорили! Это были по большей части малороссы. Легко представить себе впечатление, которое произвели эти грубые бурбоны на общество, состоявшее из ста тридцати двух офицеров, принадлежавших к лучшим семьям русского дворянства».

Екатерина не вмешивалась в гатчинские затеи, поскольку уже окончательно решила устранить сына от правления, передав трон своему внуку Александру Павловичу.

Мы рассказывали, что после рождения великого князя Николая Павловича Екатерина пыталась привлечь на свою сторону и великую княгиню Марию Федоровну. И хотя та отказалась участвовать в этом предприятии, Екатерина своих хлопот не оставила.