защиты детей шоколадки дали, – вспомнила Дрондина. – А в этом шарики…

Дрондина разочарованно щелкнула шарик ногтем.

– Шарики еще лучше, – возразил я. – Один пацан этих шариков собрал тысячу штук, привязал к креслу и улетел.

– Куда?

– Не знаю. Не поймали его. Помнишь, как с парапланеристом? Улетел – и с концами.

– Да, повезло…

– Что?

– Повезло, говорю, – сказала Дрондина. – Слушай, может, Шнырихе дельтаплан подарить? Пусть улетит с концами. Все лето ведь с ней сидеть…

Дрондина вдруг рассмеялась

– Что?

– Сама-то Шныриха еще долго сидеть не сможет. Недели две. Так что завтра она с тобой будет стоять. Могу поспорить…

Сейчас в Туманном осталось всего три семьи: мы, Шныровы и Дрондины. Саша и Наташа не общаются, кроме меня им дружить не с кем, вот и пришлось установить очередность, я говорил. Завтра день Шныровой.

– Нет, ты посмотри! – Дрондина остановилась и указала пальцем. – Она опять за свое!

Шнырова добралась до реки первой, перебежала по рельсам моста на другой берег Сунжи и теперь с вызовом швыряла в воду камни.

– Каменщица какая…. – поморщилась Дрондина. – И руку не вывихнет ведь…

К мосту ведет узкая дорога через перелесок. По ней ходим лишь мы, даже «скорая» не съезжает с трассы, потому что в колеях легко завязнуть – почва у нас глина глиной, хоть кирпичи лепи. Ну и мост. Большой деревянный мост каждый год сносило паводком, так что в конце-концов его махнули отстраивать и перекинули через Сунжу две длинные рельсовые балки. Рельсы эти уложили плашмя, отчего получился мосток, по которому вполне можно перебираться пешим ходом. Если же ты с грузом идешь, или вдруг пенсионер, то на каждом берегу припасено по жерди, которой можно опираться о дно, но мы всегда так ходим, без жердей, привыкли.

Камни перестали булькать, я посмотрел, Шнырова исчезла.

– Засела ведь, засадница…

За мостом начинается прямой подъем к Туманному Логу, кусты, где можно спрятаться, растут только у Сунжи, так что я сразу понял, что Шнырова укрылась именно там. Чтобы выскочить с громким и страшным криком.

И Дрондина это поняла и переходить через мост не спешила. Мы приблизились к рельсам, стояли на берегу и ждали, пока у Шныровой закончится терпение. Вообще-то, терпения у нее обычно запасено ненадолго.

– Эх, – громко вздохнула Дрондина. – В пятом «Б» в одну девочку впился клещ.

– Клещ?! – громко догадался я.

– Ага. Клещ. Ее мама послала собрать ивовых почек, а в кустах на нее напал клещ. Повезли в поликлинику проверять, а он энцефалитный.

– И что? – спросил я.

– Он ей в голову вкрутился, так чтобы его обратно выкрутить, пришлось налысо стричь.

– А потом?

– А потом все равно энцефалит. Сорок уколов в живот и шею.

Из кустов немедленно показалась Шнырова, она чесала голову и мелко тряслась, видимо, таким образом избавляясь от клещей.

– Чешись-чешись, чесотка! – довольно крикнула Дрондина. – Энцефалит не спит!

Шнырова плюнула на рельс и, засунув руки в карманы, двинулась в гору.

– Отвалила, – с облегчением выдохнула Дрондина.

Дрондина зажала веревочку от шарика в зубах и ступила на балки.

Для перехода никакого умения не требуется, шагай, как на лыжах, вот и весь секрет, за три года рельсового моста мы отполировали в железе гладкие ходы, когда в ноябре с утра подмораживает, можно вполне себе кататься. Но Дрондина кататься не любит, шагает прочно, как робот, левой-правой. И едва она успела дойти до середины моста, Шнырова обернулась, ухмыльнулась и быстренько вернулась к реке. После чего нанесла противнице ответный удар – подскочила к балке и принялась ее бешено пинать.

Балка тонны две весит, она и не дрогнула, а вот Дрондина да.

– Не надо! – отчаянно попросила Дрондина.

Шарик полетел.

Речка здесь сужается и набирает небольшой, но глубины, дна не видно, течение быстрое и свивается в воронки. Дрондина плавать не умеет, да и высоты боится, ко мне на тополь никогда и не пробовала.

От происков Шныровой Дрондина закачалась, попыталась поймать шарик, а потом совершила резкое и необычайно неуклюжее движение.

– К нам приехал цирк! – радостно закричала Шнырова. – Бегемот на жердочке! Бегемот-канатаходец!

Шнырова еще несколько раз пнула балку, затем выхватила телефон и принялась снимать, как Дрондина нелепо балансирует на мосту.

– Сашка, хватит! – попросил я.

– Всемирно известный дрессировщик бегемотов Васькин! – провозгласила Шнырова. – И его бегемотиха Натали!

И снова пнула.

– А ты козовщица блохастая! – ответила Дрондина с балки.

В ответ на это Шнырова приняла высоко подпрыгивать на балке. На Дрондину это производило впечатление.

– Прекрати, козовщица!

– Получи, бегемотиха!

И Шнырова пустилась скакать свирепее. И обе балки задрожали, видимо, между ними, Шныровой и Дрондиной возник резонанс.

– Шныриха! Хватит! – крикнула Дрондина.

Дрондина замахала руками, потеряла равновесие и опустилась на четвереньки. Шнырова рассмеялась и сделала несколько снимков.

– Наталья Накарачко! – объявила Шнырова. –  Встречайте! Трюки и всхрюки!

– Саша! – погрозил я кулаком.

Дрондина яростно завизжала. Шарик улетал.

Шнырова соскочила с рельсы и двинулась в гору. К Логу.

– Наташ, не бойся, я держу, – я наступил на левый рельс. – Шагай помаленьку…

Дрондина собралась и осторожно, мелко переступая, перебралась через реку.

Я перебрался за ней. Рельсы все-таки держались крепко, но я подумал, что неплохо бы их тросом скрепить на всякий случай, чтобы не разъехались.

Дрондина нервно прохаживалась по бетонному блоку в основании моста, сжимала-разжимала кулаки и топтала мелкие камешки.

– Я этой козовщице еще покажу… – приговаривала Дрондина. – Я покажу ей бегемотиху! Цапля кривоногая!

Шнырова между тем поднялась до половины холма, обернулась.

Солнце забралось к полудню и вовсю отражалось в стеклах нашего дома, в моей комнате было открыто окно, раму качал ветер, Шнырова погрозила фигой, и солнечный зайчик прострелил ей кулак.

– Ладно, пойдем, – сказал я. – Каникулы как-никак. Ну и вообще, День защиты детей.

– Никакой День защиты ей сегодня не поможет! – пообещала Дрондина. – Я ей… я ей…

Наскоро придумать кару для Саши она не смогла, поэтому пошагала в подъем быстрее и настойчивее, так что я за ней с трудом успевал.

– Я ей все лето испорчу, – обещала Дрондина. – Она мне прошлое лето испортила, а я ей это испорчу, вот увидишь! Она у меня узнает! Ее дед у