с безумной скоростью. Словно щепка по горной реке. Словно орёл, падающий на зайца. Да. Он летел. Летел навстречу Свету. Там была цель. Он знал, что можно слиться с этим Светом. И это будет блаженство. Эта мощь, это спокойствие, это сознание того, что ты часть чего-то Великого — всё завораживало.

— Ты хочешь Света?

— Да.

Ответ был естественен. Он даже не подумал, кто его спрашивал. Он вообще не думал. Он ЖАЖДАЛ.

— Ты не достоин! — прозвучало бесстрастно, как приговор суда.

Движение прекратилось.

— Как?!! — это всё, что он мог выжать из себя. Он был ошеломлён. Его не пускали к Свету!

— А вот так. Твой индивидуальный кармический индекс превышает максимум, предельно допустимый для интеграции с трансцендентной сущностью, — прозвенел насмешливый голос.

Косолапый не понял ни слова.

Захлопали огромные крылья, закрывая перед ним Свет.

— Вернись ко мне… — это шипение слышалось сзади.

Он оглянулся вниз. Там копошилось что-то тёмное. Из этого живого мрака к нему тянулись многочисленные руки.

Он содрогнулся:

— Нет!

— Я сделаю тебя великим…

— Нет!!

— Я сделаю тебя могучим…

— Не-е-е-е-т!!!

— Поздно!

Руки рванулись к нему. Схватили со всех сторон и потащили вниз.

— Ты будешь богом, — как бы в утешение прошелестел шипящий голос.

Мир перевернулся и погас, как пламя свечи…

* * *

«Хэ! Где это я?»

Священная роща вокруг. Внизу жертвенный костёр, в центре которого булькал большой глиняный кувшин с мухоморовым варевом. Почти сотня замерших охотников. На лицах — гримасы ужаса.

«А это что за мешок там за костром? Похож на человека. Упаси меня Калтащ! Да это же я!»

Сердце рухнуло вниз.

Сердце? Да, не было у него никакого сердца!

«Спокойно. Возьми себя в руки!»

В руки? Чушь! Не было у него рук. И ног не было.

Вообще ничего не было. Был только думающий сгусток энергии, который, похоже, никто не хотел замечать.

Вся сотня охотников тупо стояла и беспомощно глазела на мертвое тело шамана.

— Ну, и чего вы, недотёпы, рты разинули? Нет бы, человеку помочь!

Голос прозвучал над капищем как раскат грома. Мужики вздрогнули и дружно повернули головы к истукану.

— Ну, чего пялитесь, идиоты! Долго еще так стоять будете?

Двое самых старых охотников схватились за сердце и тихо сползли на землю.

— Ворса! Ворса с лесу припрыгал! Колдуны проклятье нагнали! — истерично завопил какой-то юнец, тыча пальцем в голову идола.

В его словах был смысл. Только что на глазах у всех помер шаман, испортив праздник осеннего равноденствия и открытие сезона большой охоты. Знак дурной. Шаман не успел благословить оружие. И умер как-то не по-человечески. Будто кто-то душу из него вынул. А теперь этот странный голос, исходящий от идола. Конечно, устами идола мог разговаривать бог. Но почему тогда чёрное облако закрывало голову истукана? Небось, это злобный леший-ворса, насланный вражьими колдунами пытается, причинить вред покровителю племени.

Серёга открыл было рот, чтобы спросить, кто такой ворса, но вовремя осознал, что дядя Коля уже дал подсказку. Да это же леший того народа! И Серёга рот закрыл, не издав при этом ни звука.

— Полынью его! — заорал старший сын шамана. — Её ни один ворса не перенесёт!

— Вы чё, мужики? Из ума выжили? — попытался образумить охотников новоявленный дух. Он пока ещё не понял, в кого он превратился. Может быть, и в ворсу. Как на него подействует полынь, он тоже не знал. Но почему-то проверять не хотелось.

— Зубы заговаривает! — констатировал доделистый сынуля, развязывая, вытащенный из шаманской торбы кулёк с порошком полыни. — Ща я его, мохноухого!

Странное облачко взмыло в воздух.

В тот же миг деревянный идол почернел и рассыпался в прах. Облачко пронеслось через капище и скрылось среди деревьев священной рощи.

* * *

Оно летело, куда глаза глядят. Впрочем, глаз-то у него как раз и не было. Поэтому приходилось просто лететь в одном направлении, время от времени огибая стволы деревьев. Покойный шаман был полностью погружён в свои размышления. То, что с ним произошло, слегка походило на полёт души через разные миры во время камлания. По крайней мере, так об этом рассказывали другие шаманы. Раньше он не очень доверял таким сказкам. Сам ничего подобного не испытывал. От конопляного варева, конечно, бывали разные видения, но настоящими путешествиями их не назовёшь. Приходилось обманывать доверчивых соплеменников, втюхивая им самую первосортную бредятину. Угрызения совести по этому поводу шаман испытывал не часто. И только, когда оставался наедине с собой. В процессе действа такого никогда не бывало. Он получал некоторое удовольствие от этой игры с публикой. Появлялся азарт, который подавлял остальные движения души. Но, оставаясь в одиночестве, Косолапый всё чаще ловил себя на мысли, что всё это как-то нехорошо. С другой стороны ему уже безразлично стало и племя, и те, кто был когда-то его семьёй, и даже собственная жизнь. Хотя, напади сейчас на племя какие-нибудь лютые вороги, Косолапый, не задумываясь бы, жизнь свою отдал за родню и общину. Пожертвовать собой ради своих — дело святое.

Да и почему бы не пожертвовать этой жизнью, если она такая серая и беспробудная?

Эти мысли появлялись последнее время всё чаще. Всего пару месяцев назад справил свадьбу младший сын шамана и ушёл жить в собственные специально построенные по такому случаю «хоромы». Вообще-то такое отселение молодых в те времена не было принято. Но Косолапый-то был шаманом. И негоже молодице из другой семьи знать его домашние секреты. «Хоромы», конечно, были всего лишь полуземлянкой. Но охотники неолита более качественного жилья и представить себе не могли.

А шаман с тех пор остался в своём доме один. И всё чаще накатывали на него волны хандры и апатии. Эту вязкую серость скрашивало лишь общение с мудрым олысем. Домовой понимал его, как никто другой.

* * *

Прожитая жизнь картинками мелькала перед внутренним зрением непонятного сгустка энергии.

…Бабушка. Поздний вечер. За стенами дома воет лютым зверем зимняя вьюга. А внутри полуземлянки тепло. В очаге жарко пылают дрова. Почти вся деревня собралась в просторной комнате. Крытыми переходами-коридорами пришли они сюда из своих полуземлянок послушать сказания бабушки о бессмертных богах и подвигах древних героев.

Косолапому тогда было года четыре. И никто его Косолапым ещё не называл. Да и имени-то у него настоящего не было. Зато были мать и отец, дедушка и бабушка. Вот он сидит на коленях у мамы, жуёт ломтик мороженого сала и сквозь огонь смотрит на бабушку. Она лучшая сказительница в деревне, а, может быть, и во всём племени!

Бабушка рассказывает, как