Бука сразу почувствовала, как после сна и еды удесятерились её силы — уже не болела шея, почти сутки назад перехваченная цепью, на груди и ногах мышцы приобрели прежнюю упругость, в глазах появилась зоркость и опять обострился нюх. Как хорошо вот так свободно бежать, легко и мягко касаясь лапами земли, вдыхать чуткими, подрагивающими ноздрями уже смягчённый весенней теплотой холодный воздух, бежать, совсем не ощущая тяжести своего тела…

Она свернула в лощину, тянувшуюся к небольшому леску, быстро преодолела её и выскочила на небольшую горку, поросшую молодыми дубками. Остановилась. Уже рассветало.

Над деревьями появились синие грязные полосы. Они были похожи на разъезженную санями зимнюю дорогу, по которой любила она гнаться вслед за хозяйскими лошадьми. Тогда для Буки все было просто, понятно и мило: и исходивший потный запах от бегущих лошадей, и беспечный вид Клуда, разлёгшегося в пошевнях, и тянувшиеся за ними бесконечными лентами полозные следы.

А теперь этот бег всё дальше и дальше от избы хозяина… Но сейчас Буку тревожило и другое чувство, не сравнимое ни с каким другим, оно было посильнее, чем обида и злость, и влекло в неизвестность. Ей хотелось ласки, доброты и тепла.

И она повернула в ту сторону, откуда поднималось солнце. Оно вставало из-за холмов, поросших туей, дубом, берёзой, иглицей, можжевельником, кизилом, ладанником и земляничным деревом, или бесстыдницей[11]. А чуть левее холмов возвышались горные хребты, которые были уже покрыты буком, ясенем и длинноствольными соснами — любителями высоты и света.

В здешних местах Бука бывала с хозяином и знала, что тут тычет река. Люди называли её Индол, и если бежать по её берегу навстречу солнцу, то можно достичь большой крепости. Обогнув её, выскочишь на скалу, состоящую из двух известняковых голов, похожих на верблюжьи горбы, и тогда увидишь море. Волны нежно плещутся в тихую погоду у скалы, обдавая жемчужными брызгами её зелёные от водорослей и мелких ракушек камни. Вот там и тепло… И может быть, там доброта и ласка…

И Бука по речному берегу добежала до перевала Сигар, преодолев за три дня и три ночи почти сто поприщ[12], питаясь в пути зайчатиной и птицей, прошлогодними засохшими плодами иглицы и запивая водой из Индола. А за перевалом уже находилась крепость — каменный город Сурож, расположенный на берегу Понта Эвксинского[13] и названный позже Судаком.

Двугорбая скала далеко выдавалась в море, образуя удобную для византийских дромон[14] гавань. В самом центре крепости вознёс к небу голубые купола с позолоченными крестами храм Софии, в котором находилась гробница святого Стефана Сурожского, явившего чудо при нашествии на Сурож новгородских воинов князя Бравлина, отчего даже испытанный в жестоких боях и ратных походах Бравлин был так поражён, что принял христианскую веру… Об этом пишет в своём знаменитом «Житии святого Стефана Сурожского» архиепископ Филарет.

В 790 году к причерноморским византийским владениям подступила многочисленная русская рать. Она повоевала города Херсонес, Корчев (Керчь) и приблизилась к Сурожу. Высокие каминные стены десять дней выдерживали осаду, но устоять напору русских не смогли, — крепость пала. «Силою взломивъ железнаа врата», Бравлин ворвался в город. Новгородцы бросились грабить церкви, монастыри, в которых хранились золото и драгоценные сосуды, паникадила, позлащённые алтари, иконы и раки. Сам Бравлин попытался захватить богатства святой Софии: «царское одеяло, жемчуг, каменья драгие». Но, когда он приблизился к гробнице святого, то был поражён внезапным недугом: «обратися лице его назад». Решив, что его постигла Божья кара за святотатство, князь отдал приказ новгородцам прекратить разграбление города, вернуть монахам, попам и жителям отнятое у них добро, отпустить пленников и вывести рать из крепости. Лишь после этого лицо его вернулось в прежнее положение… Потом состоялось крещение Бравлина. Крестил его архиепископ Филарет и христианский князь, наместник византийского василевса в Суроже Юрий Тархан.

Этот поход русских в Крым изображён Филаретом как разбой, как нашествие варваров. Понять архиепископа нетрудно, ведь он — представитель супротивной стороны. Но Бравлин предпринял этот поход не с целью грабежа и наживы, как, впрочем, и другие походы русских на византийцев, а чтобы наказать заносчивых ромеев, от которых русские купцы терпели унижения и насилия и которые подзуживали хазар разорять и грабить владения русов…

Новгородский князь, заключив с Юрием Тарханом союз «мира и любви», покинул Сурож, предоставив этому городу-крепости жить так, как он жил прежде. И снова на его улицах, вымощенных каменными плитами, весело, как будто и не было беды, загалдели, мешая речь, греки и аланы. Это аланы на месте Сурожа в III веке основали своё поселение под названием Сугдея.

Некогда могущественные племена, они населяли весь Северный Кавказ и область между Нижним Днепром и Южным Уралом и владели важным проходом через Главный Кавказский хребет.

— Дарьяльским ущельем, через который, как вода через трубу, просачивались из Азии в Европу разного рода завоеватели. Звалось тогда это ущелье Аланскими воротами.

В IV веке через них на мохнатых низкорослых лошадях проскакали орды диких гуннов, сметая всё на своём пути, словно смерч, и вбирая в себя, как гигантский водоворот, многие племена и народы. Вместе с гуннами, а позже сарматами и готами, аланы приняли участие в так называемом великом переселении народов. Часть из них тогда попала в Южную Галлию, на Пиренейский полуостров и даже в Северную Африку, а те аланы, которые остались на земле своих предков, попали в зависимость от ромеев и хазарского каганата.

Вообще, если наблюдать за нашей землёй из великого космоса, то жизнь народов ранних веков представляется как некие вселенские буревые взвихрения, которые несутся в пространстве и времени с ужасающей силой, закручиваясь, уничтожая себя, возрождаясь вновь, а в минуты затишья оседая кратковременными по сравнению с вечностью цивилизациями. Но проходит какое-то время, и опять они срываются в дикий галоп. И тогда копытами лошадей, боевых слонов и верблюдов снова кромсается человеческое тело…

Гунны, готы, франки, славяне, аланы, свены, бургунды, лангобарды — они двигались вместе, сплетаясь, разлетаясь в стороны, снова сплетаясь, раскалывая друг другу железом или дубиной головы, а когда надо — поддерживая друг друга. Они двигались по земле, словно воды всемирного потопа, способствуя крушению государств, вроде рабовладельческого Рима, и возникновению новых, таких, как могущественные империи — Византийская с Константинополем на берегу пролива Босфора Фракийского и франкская с Ингельгеймом на Рейне или Киевская Русь с Киевом на светлом Днепре.

…Бука согрелась и задремала. И приснилась ей летняя поляна с певчими птицами, улыбающийся Клуд с сеткой для их ловли.

Лучи солнца нежно гладят её по мохнатой шерсти, шерсть ярко лоснится, и глаза Буки довольно щурятся и видят в кустах орешника радужные круги и полосы.