Как раз в это время, 4 февраля 1920 года, В.И. Ленин направляет телеграмму Г.И. Петровскому и Л.П. Серебрякову:

«Харьков, Укрревком. Петровскому, Серебрякову. Копия: Екатеринослав, губревком.

Прошу сообщить, имеются ли у вас сведения о Сергее Яковлевиче Аллилуеве, который был послан из Харькова от Украинского ВСНХ в качестве члена особой комиссии по обследованию рудников Криворожского бассейна и работал там с апреля до конца июня. При наступлении белых эвакуировался с комиссией в Киев. Вновь вернулся в Кривой Рог в конце июня от ВУЦИК для расплаты с рабочими рудников. Больше сведений о нем с тех пор нет. Прошу запросить Кривой Рог и ответить мне телеграфно. Ленин».

А тем временем дед в конце мая 1920 года перебрался в Мелитополь, но военная обстановка в Крыму обостряется, и дед решает перебираться к своим, одолев 8 сентября 1920 года линию фронта у города Ногайска, в 25 верстах от-Мелитополя. Он сразу же явился к коменданту города Голикову, но был им немедленно арестован «как злостный перебежчик из белой армии» и этапирован в распоряжение Особого отдела при штабе 13-й армии. Об этой странице жизни дед вспоминал с большим неудовольствием: «От Бердянска до Александровки мне пришлось испытать всю „прелесть“ режима этого „милого“ учреждения, столь необходимого в революционный период. В Александровке, после моего извлечения из подвала узилища, где мне пришлось несколько дней покормить советских паразитов, я неожиданно попал в салон-вагон товарища Н. П. Горбунова, который в то время был членом РВС штаба 13-й армии и который меня освободил и в своем салон-вагоне отправил в Синельниково». Так писал дед в своей автобиографии.

По словам же моей матери, которая в то время была шифровальщицей секретного отдела при штабе 14-й армии, освободил деда мой отец, занимавший тогда пост председателя Харьковской ЧК. Тогда же он и сообщил Сергею Яковлевичу, что женился на его старшей дочери.

После освобождения Крыма деда направляют в Ялту, где он проработал членом ревкома до конца 1921 года. Потом был на руководящей хозяйственной работе в Москве, Ленинграде и на Украине.

Но уважали Сергея Яковлевича, конечно, не только за его грамотную и квалифицированную работу, но за его редкие человеческие качества — скромность, смелость и независимость характера, душевную щедрость, готовность всегда прийти на помощь. И справедливость. В поступках и делах.

Ему, как далеко не многим, удалось сохранить эти качества на всю жизнь. По таким людям и судили тогда о первом поколении революционеров.

Любопытный эпизод из жизни деда я услышал много лет спустя после его смерти (дед был необычайно скуп на такие рассказы), в 1966 году, от бывшего прокурора и наркома юстиции Грузии Иллариона Илларионовича Талахадзе. Оказывается, Сергей Яковлевич дважды спас его отца от смерти. Первый раз в бакинской тюрьме в 1902 году, когда дед сидел за участие в забастовке, а Илларион (старший) за избиение урядника, с которым он сцепился во время разгона демонстрации. Иллариону грозило суровое наказание, и Сергей Яковлевич посоветовал ему бежать. Такой случай представился во время этапировки заключенных из Баку в Тифлис. На станции Михайлово Аллилуева и Талахадзе послали под конвоем за водой для арестованных. Когда они, возвращаясь, поравнялись с толпой народа, дед предложил Иллариону бросить бочку и разбежаться. Конвоиры не рискнули стрелять в толпе, и Талахадзе удалось скрыться. Спустя два года, когда дед работал в Серпухове, он натолкнулся на умирающего от туберкулеза Иллариона, забрал его к себе домой и выходил.

Или другой эпизод. Как-то в 1927 году деду довелось отдыхать в санатории под Боржоми. Однажды к нему пришли родственники санаторного сторожа, арестованного по подозрению в воровстве и спекуляции, и попросили заступиться за невинного. Дед занялся расследованием; он порасспросил множество жителей деревни, где жил сторож, и выяснил, что, собирая приданое для дочери, старик припрятывал его в своем санаторном помещении, кто-то это углядел и настрочил бдительный донос. Выяснив все это, Сергей Яковлевич направился к министру юстиции и прокурору Грузии Иллариону Илларионовичу Талахадзе.

«Ко мне в кабинет, — вспоминал бывший прокурор, — вошел высокий, похожий на цыгана (действительно, бабушка Сергея Яковлевича была цыганкой), седобородый старик, долго и внимательно разглядывал меня и, наконец, сказал:

— Встань!

Я, рассказывал прокурор, удивился, но встал. Пришелец еще некоторое время молча смотрел на меня, а потом сказал:

— Я дважды спас от смерти твоего отца, Иллариона Талахадзе, а теперь мне нужна твоя помощь.

И, рассказав мне про арест сторожа из санатория, в котором он отдыхал, Сергей Яковлевич потребовал его немедленного освобождения. Проверка, проведенная прокуратурой, подтвердила невиновность сторожа, и он был освобожден из-под стражи».

Дед не терпел сибаритства и всегда поругивал нас, внуков, за безделье или неумение занять себя. Он с малых лет приучал нас к полезному труду, ревностно следил за нашими школьными делами и до конца жизни считал, что каждый человек рожден для честной и добросовестной жизни и работы для общей пользы. Жизнь только во имя себя, своих интересов он считал недостаточной и недостойной.

И уж больше всего он не любил любое проявление непорядочности и рвачества, считая, что эти качества несовместимы со званием коммуниста.

Характерно его письмо к СМ. Кирову, копия которого хранится в семейном архиве.[1]

«Дорогой товарищ Киров!

Очень и очень прошу тебя, будь так добр, удели минуту своего времени прилагаемой заметке, напечатанной в Красной Газете от 10 ноября в утреннем выпуске, а также и прилагаемой справке, в которой беспристрастно изложена истина, как было и почему я дал согласие уволить монтеров. Потому, что я нахожу, что применение этой меры вызывает крайняя необходимость.

Традиционные „чаевые“, которые, к стыду нашему, еще существуют в нашем быту, в частности, это разлагающее зло не изжито и среди монтеров „Электротока“, которые поддерживают и культивируют эти, по их мнению, невинные традиции. Я же лично рассматриваю получение на „чай“ как злостную и преступную взятку, которая разлагает человека, и унижает его собственное достоинство, и ложится грязным позорным пятном на здоровом теле Революции Пролетариата, который вот уже девять лет ведет титаническую борьбу за удержание в своих мозолистых руках государственной власти и является гегемоном первого в мире пролетарского Государства.

Притом монтеров „Электротока“ ни в коем случае нельзя приравнивать к разряду служащих ресторана, столовой или же стоящего у вешалки какого-либо учреждения, которые в материальном отношении благодаря мизерным ставкам зависят от „доброй“ воли и щедрости посетителей. Монтеры же „Электротока“ получают наивысшие ставки, чем где бы то ни было, и ничем и ни в какой мере не зависят от абонентов, а наоборот, абонент всецело зависит от злой воли недобросовестного монтера, который при удобном случае преступно медлит с восстановлением света, забывая свой долг, с целью получить взятку, прекрасно зная психологию обывателя и в особенности абонента частных мелких предприятий и торговых заведений, которые от промедления терпят материальный ущерб. Недобросовестный монтер, учитывая все это, вызывает под тем или другим предлогом абонента на взятку. А ведь „Электроток“ обслуживает не только частного абонента, а все важные государственные и советские учреждения, а также всю крупную и мелкую государственную промышленность, где работают десятки тысяч рабочих. И поэтому у Управления Кабельной Сети нет никакой уверенности и не может быть доверия к такому сорту монтеров в смысле добросовестного отношения к своим прямым обязанностям, которые не только не считают позорным получать „чаевые“, а наоборот, считают эту меру своим священным правом, узаконенным давностью и традициями. А потому эти лица пользуются случаем, проявляя злую волю, вызывают трусливого обывателя на взятку.