То, что случилось, напоминало монету, упавшую на ребро. Она стоит и недолго держит равновесие. Но как она упадет – орлом или решкой? Троном или плахой? Надо помочь ей правильно упасть – троном вверх.

Борис отправился с докладом к царю.

* * *

Влах[1]Симеон встретил карету Афанасия Нагого – старшего из четырех братьев царицы – в десяти верстах от Углича.

Старший Нагой сидел на козлах рядом с кучером и лично правил горячей четверкой лошадей. Он так был увлечен гонкой, что они непременно бы разминулись с итальянцем, если бы не очередная починка тракта и огромная полубочка с провизией, задержавшие лихача. Лет Нагому было много, к шестидесяти шло, но силен он был и горяч, как будто ему не было и тридцати.

Симеон бросился к нему, размахивая руками:

– Стой, стой!

Старший Нагой соскочил к нему.

– Важное дело есть!

Они оба поискали место, чтобы свести кареты с дороги. Воспитатель позвал Афанасия в свою карету.

Мальчишка лежал на сиденье в полубреду. Только что закончился приступ падучей. Чернобородый, весь налитой мышцами Афанасий напрягся:

– Что случилось, латинянин?

Доктор вкратце все ему пересказал. Нагой не переспрашивал. Он все схватывал и понимал с ходу. За внешним обликом туповатого военачальника, стратилата[2]средней руки, скрывался цепкий ум азиатской воды дипломата.

– Боюсь, мои братья там сейчас наломают, – сказал он. – Хоть бы сообразили не раскрывать подмены. – Он подумал и добавил с некоторой злостью:

– Вот что, доктор, пути назад нам с тобой нет. Или на трон, или на плаху! И хорошо, если на плаху сразу!

– Как так? – не понял доктор.

– А так. Наши ребята, прежде чем тебе голову отсечь, любят с мышкой еще поиграться.

Он еще секунду размышлял:

– Значит, так, доктор. Я возьму царевича и спрячу его. Есть глухое место. Ты поезжай дальше, в Москву. Остановишься у наших. Деньги я тебе дам. У меня с собой много. Походи по лавкам, по магазинам немецким, закупи все необходимое на НЕ-СКОЛЬ-КО лет. Напирай на ученые книги, на словари и все нужное для ученья. Купи все важное для себя, вплоть до тулупа и крепких сапог. Надо сделать так, чтобы года два вы с мальчишкой никуда не высовывались. Когда все сделаешь, приезжай в Ярославль к городовому приказчику Богданову, он тебе укажет, что делать. И главное, НИ-КО-МУ ни слова, иначе – могила. Да ты и сам ученый. Отнеси мне мальчишку в карету. Неси под мышкой, как сверток. Деньги я тебе здесь в кошеле оставлю. Да, и оружием обзаведись самым лучшим.

Симеон вышел с мальчиком наружу. Афанасий натряс в настенный кожаный карман большое количество монет из нательной поясной сумки, подождал, пока доктор вернется, выждал проезд случайного, жутко дребезжащего барского экипажа и вернулся к своей коляске.

Он вдарил по лошадям, и бешеная гонка продолжилась. Во время скачки Афанасий что-то обстоятельно говорил кучеру. Если бы не разность в одежде и не внешняя аккуратность Афанасия, трудно было бы с первого взгляда понять, кто барин, а кто слуга. Оба этих лица природа утонченностью не баловала.

Перед последним поворотом в сторону Ярославля кучер соскочил с повозки. Он отцепил одну из двух запасных лошадей, привязанных к задку кареты, вскочил на неоседланную лошадь и, со всех сил колотя ее ногами, быстро поскакал в сторону центра города.

Ему надо было сообщать братьям и сестре Нагим одно: не раскрывать подмены! Не раскрывать подмены! Не раскрывать подмены! Убили действительно царевича. Иначе всем быть без головы. Если не раскроют, остаются шансы на опалу, но не смерть.

* * *

Борис Годунов шел с докладом к царю. Вместе с ним шла жена Мария и вконец измученный гонец из Углича. Может, царь Федор захочет сам о чем-то спросить.

Уже давно Борис взял за правило разговаривать с царем, да и с другими боярами, в численном перевесе. И со страшным Грозным старался быть всегда при большинстве «своих». Может, поэтому и уцелел.

У самого волевого и умного российского человека есть неосознанная боязнь численного перевеса. Это в западных странах практикуются одиночные убийцы и одиночные враги. В Русии всегда шли стенка на стенку. Или стенка на одного.

Но в этот раз Борис изменил своему правилу: визит должен быть интимным (все только свои) и открытым (посторонний гонец). Но чужих туда не надо. Первые шаги надо было делать без сановных бояр.

Стрельцы из царской стражи спокойно относились к появлению Годунова. Его здесь прекрасно знали. Они молча приветствовали его на всех переходах и постах и расступались.

Царь Федор Иоаннович и царица Ирина Федоровна находились в Столовой избе рядом со Средней палатой. Готовились к трапезе после обедни.

Годунов жестами убрал кравчего[3]и всех слуг. Потом подошел к царю и тихо сказал:

– Государь, очень плохая новость.

– Говори, Борис, – попросил царь.

– Царевича Дмитрия убили в Угличе.

Царь Федор поднял глаза на Бориса, недолго смотрел на него и вдруг по-детски заплакал.

– Не уберег, – говорил он сквозь слезы. – Не уберегли. Все мы не уберегли.

– А кто? Как? – спросила царица Ирина. – Кто убил?

Годунов вытолкнул вперед гонца:

– Рассказывай.

Гонец, в смерть растерявшийся, отвесил царю большой земной поклон:

– Государь царь Федор Иоаннович! Не могу точно сказать. Только царицыны братья утверждают, что это по приказу Битяговских.

– Да им-то зачем? – жестко вмешалась Мария Годунова.

Борис сверкнул на нее глазами: молчи!

– Они уже полгорода перебили, – продолжил гонец.

– Кто, Битяговские? И право, зачем им это? – спросил царь.

– Нет, не Битяговские. Нагие.

Гонец в растерянности обводил глазами расписанные золотом стены, лавки, покрытые красным бархатом и золотом шитой материей. И незаметно удивлялся на царя. Сын страшного Грозного, слово которого с трепетом слушала вся Русия, был тих и слаб. Он даже плакал!

В Средней палате тем временем стали собираться старшие бояре. То ли своих гонцов имели, то ли почуяли что тревожное, то ли просто дела до царского правителя накопились.

– Все. Больше тебе здесь быть нечего, – сказал Борис гонцу. – Иди на двор и жди. За службу наградим.

– Мария Григорьевна, – сказал он жене, – проводи-ка его.