платьях катали коляски с воплотившимися зародышами, мужички в темно-сером — все, как на подбор, в кепках, — широко шагали, не уставая, к какой-то цели. Мне чем-то полюбился этот чокнутый город. Все думаю, как бы вернуться туда.

Мы вышли на лестничную площадку. Дверь лифта жутковато ухнула. Маргарита огляделась — нет ли кошки. Кошка жила на лестнице, Маргарита ее подкармливала. Путешествие, однако, меня уже изрядно утомило, я хотел только одного — провернуть сеанс и смыться.

Войдя, Маргарита сразу скинула обувь («У меня можно ходить босиком!») и повела меня по таинственным глубинам квартиры. Да, тут было на что посмотреть. Если бы был свет. Удивительно: ее квартира, которую никак нельзя было назвать старой, выглядела как типичная сталинка — не четыре метра, конечно, потолки, но и не два с половиной. Я бы слегка присвистнул, если б умел свистеть.

— Проектор ставить сюда? — задумался я вслух, оглядывая не внушающий доверия стол.

— Да, сюда, а куда же еще?

Почувствовав себя почему-то не в своей тарелке, я начал устанавливать аппаратуру и готовить ее к работе. Повесить экран оказалось весьма-таки сложной задачей. Домой! Как я хотел уйти!

Наконец «шестнадцатый-первый» был налажен, я крутнул рукоятку. Маргарита уселась (у меня мелькнула мысль, что для нее не существует разницы, где сидеть — то ли в так называемом кинозале, то ли дома в тапках или без оных), закурила, естественно, и я начал демонстрацию. Поначалу пленка шла хорошо.

Рваные желтые облака. Странно. Ведь это черно-белый фильм? Я моргнул и слегка врезал себе по глазам, так, чтоб всплакнуть. Появилось немного слез.

Кадр уходил из окна — копия была явно высохшей. Только бы не порвалась. Этот сеанс был для меня маленьким адом, репетицией, — репетицией чего? Чего-то глубоко интимного, как смерть? — я молился об одном: чтоб все прошло без сучка без задоринки. Слишком много выпало сегодня на мой вечерок, если называть им вторую половину дня (приходили яжемамки с тупыми орущими киндерами и требовали мультиков. Целлулоид). Прокрутив довесок, где, кроме титров, почти ничего и не было, если не считать четырех-пяти длинных маловразумительных кадров, претендующих на какой-то непостижимый смысл, я остановил проектор. Стало тихо, даже как-то зловеще тихо.

Маргарита, не торопясь, докурила сигарету какого-то явно американского производства. «Пэлл Мэлл», «Л и М», «Мальборо» или что-то в этом духе. Потом закурила еще одну. Какая гадость!

Я стоял у проектора. Мне хотелось домой. Отпу́стите ли вы меня, госпожа? — вертелась в голове мыслишка.

А фильм-то был недурной. Уж сколько раз я его прокрутил — все чем-то цепляет. Не спрашивайте мнения критиков о качестве кинокартины, если дружите с головой. Да, я знаю: вы читали журнал. Не спрашивайте зрителей. Спросите киномеханика. Он вам никогда не солжет.

Начал сворачивать оборудование. Первым делом — экран, затем в кофр полетели колонки. Тяжело. Поясница стала раскалываться. Усилитель. Слава богу, на маленьких лампах, хотя и весит тоже немало. Где эти ваши транзисторы? Э-эх. Еще говорят, существуют какие-то микросхемы. Для меня это темный лес. Транзисторный усилитель (видел я его) по габаритам, да и по массе, не так уж и сильно отличается от лампового, как ни странно. Когда все несешь на своем горбу, впрочем, даже сто граммов — не такой уж маленький груз. Но покупать аппарат на полупроводниках Янкель даже не собирается — ему-то что, он возит комплект на машине.

Безумно захотелось присесть. Вот, внезапно. И кресло было. Я не позволял себе расслабляться в доме клиента — не потому, что был щепетилен и горд, а потому, что знал по собственному горькому опыту: дальше будет тяжелее. Проволочешь аппаратуру каких-нибудь пятьдесят метров, выйдя из дома, а затем сядешь на поребрик, или что там подвернется, посидишь, и начнешь ловить такси, а оно чудовищно дорого. Прощай, заработок. Все это вечернее шоу превратится в пшик, дохода хватит лишь на то, чтобы купить два литра кефира и батон. Либо буханку черного, тут уж придется выбирать. Так-то.

Люблю кефир.

А Маргарита любит коньяк. Я куртуазно отнекивался, но из вежливости в конце концов принял угощение. Думал, посошок. Присел. Сиденье слегка провалилось, но, в общем, было приятно. Я побарабанил пальцами по подлокотнику (звук вышел глухим) и призадумался о том, что пора бы уйти. Нет. Я сидел.

Устал я, братцы. Устал. Виски вспотели. Потянулся к карману брюк, дабы вынуть носовой платок и вытереть пот, но вспомнил, что до последнего времени не заставал себя за подобной привычкой. Украдкой смахнул пот рукавом.

Маргарита явно хотела что-то сказать и не решалась. Мне было непонятно, как помочь ей, хотя все мои силы уходили на эту думу. Мыслишки раскалывали черепок. Вспомнилось, как с одним придурком на шикарной по тем временам «восьмидесятой» мы выехали за город и заблудились. Виноват был я, неверно указав дорогу. Не представлял себе, как это выведет водилу из себя. Он чуть не чокнулся от горя. Крюк в каких-то десять километров был ему ножом в сердце. Или еще куда-то. Ведь, понимаешь ли, сколько горючки сожгли! А шины-то новые, и покрытие новое, шершавое, еще не укатанное. Мне захотелось дать ему по морде. На кой ты купил тачку, чтобы ездить на ней, или причитать о никчемности бытия? Вот такой я.

— Хочу спать, — Маргарита потянула край дивана-раскладушки, на котором до сих пор сидела; раздался грохот. В мою задницу впились осы. А может быть, клещи. Вкупе с этими явлениями было нелегко поставить рюмку на столик (она налила-таки еще, добрая). Я для порядка прокашлялся. Явно было пора уходить.

В прихожей я нагрузил на себя все это проклятое барахло, вышел из дома, не глядя на привратницу, кое-как доплелся до базы на Фестивальной, скинул ношу и пополз на хату.

Это было только началом моих странных, весьма странных отношений с Маргаритой.

* * *

Она просто зачастила к нам. Меня это стало утомлять. Брать с нее деньги уже казалось какой-то несусветной пошлостью. Но Маргарита всегда втискивала в мою руку сто пятьдесят с мелочью. Мне оставалось только нажимать кнопки на омерзительном чекопечатающем аппарате; отрывать ленту я удосуживался редко, да кому это нужно? — налоговая не придет; а кто ее знает, может, и придет, — бумажная змейка, бывало, спускалась до пола. Но ради Маргариты, когда знал, что она посетит наше безымянное заведение — вот глупость! — я даже заряжал новый рулончик. Янкель ныл, но я лихо отмазывался: «Посмотри, — говорил я, — как неровно намотан рулон, он явно выходит за габариты гнезда. Мне, знаешь ли, плевать, как ты понимаешь, что́ не пропечаталось