— Тем более! — Марега даже пристукнул кулаком по моей конторке. — Я считаю, что нам следует опередить Вонахью и самим познакомить человечество с сокровищами Шелгвауканы!

Эньярош усмехнулся, а я сказала:

— Вы хоть примерно представляете, мистер Марега, что такое археологическая экспедиция и во сколько обходятся одни только раскопки?

— Бросьте, — Марега беззаботно махнул рукой, — я не собираюсь ничего копать, я всего лишь хочу первым попасть в Шелгваукану и заявить о ней во всеуслышание. Ее сокровища принадлежат всему миру! Нельзя допустить, чтобы их присвоил один человек. Это так же безнравственно, как спрятать в сейфе Джоконду! Мы должны немедленно отправляться в Шелгваукану, привлечь внимание представителей прессы, телевидения...

— То есть мы звоним в Си-эн-эн и едем прямо сейчас? — Эньярош взглянул на часы. — Или у нас есть десять минут на сборы?

Марега обиженно поджал губы и замолчал. Молчал и Эньярош, задумчиво изучая стены.

— Видите ли, мистер Марега...

Я хотела как-нибудь подипломатичнее сказать, что, мол, его предложение неожиданное, что нам нужно подумать... Но опять с новой силой ощутила жесткую конструкцию неумолимого треугольника. Подумать только: дневник Бонво-яжа про Шелгваукану всплыл именно сегодня, и именно сегодня появляется этот психиатр, если не сказать «псих», который рвется в эту самую Шелгваукану и зовет с собой нас, совершенно незнакомых ему людей, а мы, и это самое удивительное, почему-то готовы отправиться с ним, хотя стесняемся признаться в этом даже самим себе...

— Дело в том... — снова неуверенно начала я.

— Господа, если речь идет о гонораре, — уже насмешливо произнес Марега, — то у меня всегда найдется пара тысчонок.

— Какие-то сложности, мадемуазель Люно? — неожиданно спросил мсье Сашель, местный архивариус и единственный хранитель эдуарского архива. Как истинный патриот он не признавал никаких других языков, кроме французского.

Мсье Сашель с трудом протолкнул в дверь тяжелую, нагруженную делами тележку, которая нахально не желала подчиняться стариковским усилиям, скрипела и цеплялась за стеллажи. Я поспешила ему на помощь.

— Все хорошо, мсье Сашель.

— Добрый день, мсье. — Архивариус бросил тележку и прошаркал к Мареге. — Нужно было сразу позвать меня из хранилища, а не отвлекать мадемуазель Люно. Чем могу быть полезен? Свидетельство о рождении, о регистрации брака?

— Нет, мсье. Спасибо, мсье. Вы очень любезны, мсье, — отрывисто заговорил доктор медицины. — Я всего лишь проездом в Эдуаре, я узнал в гостинице, в которой живут мои друзья, в которой я тоже. Я зашел сюда, чтобы повидаться и пригласить поучаствовать в моей вечерней легкой закуске... — Да, французский сеньора Мареги оставлял желать много лучшего, впрочем, мой собственный португальский, вероятно, тоже не слишком ласкает слух. — Я жду вас, мадемуазель, доктор, — он по очереди кивнул нам, — в ресторане, который есть в гостинице. Всего доброго, мсье. — Теперь он кивнул архивариусу и торопливо удалился.

На протяжении всей тирады Мареги Эньярош смотрел на него поверх очков, как смотрит учитель физики на ученика, без спроса забравшегося в его кабинет и нашкодившего там. Учитель застал мальчишку на месте преступления, а тот пытается втолковать ему, что изобрел вечный двигатель...

Такой же взгляд был у Игнасио в тот вечер, когда мы познакомились. Нет, конечно, так смотрел он не на меня, а на трех удальцов в гостиничном ресторане, попытавшихся завязать со мной «романтическое», в их представлении, знакомство.

Крошечный Эдуар располагается на самой границе Французской Гвианы и Бразилии. Понятно, что официальный язык Французской Гвианы — французский, но публика на окраинах говорит на дикой смеси моего родного языка и португальского, а то и просто по-португальски. Граница здесь, как повсюду в Южной Америке, достаточно условная, поэтому и не стоило удивляться, что три «мачо» обратились ко мне по-португальски, едва я возникла в их поле зрения. Также не стоило удивляться и тому, что я неизбежно должна была привлечь к себе внимание представителей местного мужского населения, как любая новая женская особь, появившаяся в этой заштатной дыре.

Моя командировка из Кайенны в эдуарский архив имела целью не столько банальную ревизию состояния архивного делопроизводства, сколько подразумевала наведение хоть какого-то порядка, ведь ясно, что состояние любого провинциального архива весьма плачевное. А кого же еще посылать в провинцию на неопределенный срок, как не одинокую молодую специалистку, тем более с университетским парижским образованием? Как еще сбить спесь со «столичной штучки» и «ученой выскочки»?

Собственно говоря, я могла получить место в любом архиве Франции, хоть в Париже. Но я предпочла отправиться во французские владения в Южной Америке. Не только потому, что мечтала собственными глазами увидеть дальние берега, но еще и по вполне материальным причинам: путешествие через океан за государственный счет и повышенное жалованье. И только лишь попав в Кайенну, я поняла, что переоценила свои возможности.

Я была здесь совсем чужой и все было чужим. Отношения с коллегами не складывались категорически, друзья, родственники и знакомые остались в Париже: пустые вечера в душной казенной квартирке и отвращение к жизни по утрам перед уходом на работу. Никогда еще я не чувствовала себя такой одинокой и беспомощной.

Командировку на ревизию я восприняла как своего рода отпуск. Во-первых, я надолго избавлялась от своих коллег: никто не будет шептаться у меня за спиной, никто не будет смеяться над моим научным подходом к архивному делу, потому что люди в провинции добрее и простодушнее. А во-вторых, мне почему-то казалось, что там я обязательно сделаю необыкновенное открытие. Впрочем, столь же честолюбивые мечтания были у меня и перед отъездом в Кайенну...

В Эдуар я добралась к вечеру, грустно ощущая, как, несмотря на роскошь тропической природы и яркие одежды публики, мои иллюзии рассеиваются с каждым километром, а Кайенна начинает казаться родным Парижем по сравнению с живописной, но уж слишком откровенной, средневековой нищетой проплывавших за окном машины редких поселений.

Даже эта взятая напрокат «тойота» доставляла мне массу хлопот, Я сдуру выбрала ее за белый цвет, не подумав о том, что никогда в жизни мне не приходилось ездить на автомобиле, где руль находится справа. К тому же почти сразу в недра машины каким-то образом попал песок, который скрипел и шуршал, если я пыталась хоть немного добавить скорости, когда дорога становилась чуть лучше.

Архив на так называемой «центральной» улице — между кинотеатром и «Отелем» — был уже закрыт. Не раздумывая, я решила сразу поселиться в этой, ближайшей к архиву, гостинице. Я припарковала машину возле столиков, выставленных чуть ли не на проезжую часть, и с сумкой через плечо начала пробираться между ними, чтобы попасть внутрь «Гранд-Отеля», как значилось на облупленной вывеске.