Я завопил от радости. Это французы! Они показали нам небольшой лесок: девочки были там. Я повернулся к Никлаусу:

— Трабён?

Он посмотрел на деревья и кинулся бежать, выкрикивая имя сестры. Кристина и Барбра были там — строили шалаш. Сестра получила оплеуху от мамы, а я — благодарность от папы. Без моего голландского мы бы потеряли Кристину.

Когда родители Никлауса наконец высадились на берег, мой друг сообщил им об ужасной опасности, которая угрожала их дочери. Мама Никлауса обняла меня и сказала:

— Брова!

Что, как всем известно, означает «браво» на французском.

Месяц погружения в языковую среду, в море и в песок пролетел незаметно, и вот наступил день отъезда. Никлаус пожал мне руку — выглядел он при этом немного смущенным — и торжественно произнес:

— Никлаус габум Ятазан.

Нужно ли переводить? Это означает, что мы стали друзьями.

— Попроси у него адрес, — посоветовала мама.

Никлаус написал мне его. Так я выяснил, что его зовут Николас О'Салливан и что живёт он в Дублине, в Ирландии. Я быстренько сунул бумажку в карман, а потом соврал, что карман дырявый…

После того лета в Германии в моей семье родилась легенда, что у меня необыкновенные способности к иностранным языкам. Именно из-за этой легенды я выучил немецкий и английский в лицее, а позже — русский, испанский, итальянский, китайский, арабский и японский. Я стал великим учёным — и всё это благодаря моим родителям.

И теперь я обещаю: дорогой папа, когда я выйду на пенсию, я выучу голландский!

Найме, которая точно знает, что её младших сестёр не купили в магазине.

На Рождество моя сестра попросила: белого кролика с большими ушами, скакалку — такую же, как та, что продаётся рядом с булочной, — кукольный сервиз с синими цветочками, книжку про Белоснежку и балетки.

— А, и игрушечную типографию, — добавила Люсиль.

Они с мамой писали письмо Деду Морозу.

— Тебе не кажется, что это уже чересчур? — спросила мама.

— Но тут только шесть подарков, — как обычно, захныкала Люсиль. — А Марианна попросила семь!

Я возмутилась:

— Седьмой не считается! Это куртка.

— Тогда балетки тоже не считаются!

Ну вот, она уже ревет.

Тогда мама сказала:

— Солнышко, в шесть лет уже не плачут из-за ерунды.

— А мне только пять с половиной…

Ну вот… Вообще-то я не люблю плакать, но тут я испугалась, что мама скажет вычеркнуть один подарок, чтобы у меня их было шесть, как у Люсиль. И, чтобы заплакать, я решила подумать о какой-нибудь несправедливости. Например, о том, что моя школьная подружка Кароль получит целых десять подарков на Рождество.

— А у Кароль будет кукла, похожая на настоящего младенца!

— Радость моя, — сказала мама, — тебе восемь лет…

— Больше! Ей больше! — завопила сестра.

— Да… Тебе восемь с половиной лет, — повторила мама, — ты уже вышла из того возраста, когда играют в куклы. И тем более, у тебя куча кукол в комнате: та, которая плачет, та, которая говорит «мама», тряпичная, негритянка, китаянка, купальщик, Доли, которую тебе подарила крёстная, Кристель…

— У неё рука отломана! — захныкала я. — А потом, я хочу малыша — такого, как Гийом.

Гийому три месяца. Это мой двоюродный брат. А я даже ни разу не давала ему соску. И только один раз держала на руках. Тётя Франсу боится, что я его уроню. Я столько раз упрашивала её:

— Ну а если я сяду?

Но она не хочет. Она ревнует, потому что Гийом всегда мне улыбается.

— А я его ни разу не держала! — кричала Люсиль.

Но это нормально. Ей-то всего пять лет.

— С половиной, с половиной! — закричала Люсиль.

— Сумасшедший дом! — вздохнула мама, закрыв уши руками. — Надоели мне ваши ссоры!

Итак, Люсиль написала Деду Морозу, что хочет игрушечную типографию и рюкзак (это чтобы подарков было семь, как у меня). А я оставила моего младенца.

— Но теперь, — пересчитала подарки сестра, — у неё восемь!

Каждый год на Рождество мама приглашает: тётю Кали, бабулю Мону, бабулю Альберту, дядю Робера с Мариеттой и Франсу с Жаном-Луи. Я поинтересовалась:

— А Гийом будет?

— Да. Его положат в вашей комнате.

— Чур, он спит на моей кровати! — закричала сестра.

— Нет, на моей!

Да в любом случае он будет лежать в переносной колыбельке.

Двадцать четвёртого декабря все приходят к нам с большими пакетами, которые быстренько убирают в тёмную комнату. Первой всегда приходит бабуля Мона со своей сестрой Альбертой. Они такие же сестры, как и мы с Люсиль, и точно так же ссорятся. Только они ссорятся не из-за игрушек. Они спорят из-за диет: бабуля Мона не ест соли и считает, что это лучше всего. Но бабуля Альберта не ест жирного и тоже считает, что это лучше всего.

На ужин в этот сочельник приготовили: устриц, которых я не люблю, кровяную колбасу, которую я ненавижу, и «Полено» — рождественский рулет со сливочным кремом. Всё ели с удовольствием, особенно рулет. И тут моя сестра захотела сахарный грибок. И раз она самая младшая и всегда ревёт, грибок достался ей.

— Ну возьми гномика, — попытался утешить меня папа.

Меня это обидело:

— Он же пластмассовый! Ты хочешь, чтобы я ела пластмассу?

После ужина, который длился очень-очень долго, мы стали играть. Дядя Робер придумывал шарады, но это были те же самые, что в прошлом году. Тётя Франсу хотела показать нам новую игру. Но именно тогда, когда мы собирались начать, проснулся Гийом. И, как всегда, мне улыбнулся. Я призналась тёте Франсу:

— Я без ума от Гийома.

Тётя улыбнулась и шепнула:

— Попробуешь его покормить?

Я ушам своим не поверила. И лишь кивнула в ответ.