возможность расшифровать всю надпись. Во-первых, стало бы понятным значение четырех букв (два треугольника повторялись). Во-вторых, само имя подсказало бы почти наверняка, на каком языке сделана надпись. Ну а дальше, коль скоро угаданы несколько букв, можно распутать всю спираль до конца: постепенно выявить смысл остальных знаков, подбирая такие слова, где попадались бы уже известные треугольники. Каждое правильно узнанное слово автоматически раскрывало бы значение всех составляющих его букв, и я непременно бы размотал спиральный клубок непонятных знаков, следуя проторенным путем Шерлока Холмса в «Пляшущих человечках», Вильяма Леграна из «Золотого жука» и других знаменитых дешифровщиков.

Это теоретически. Практически же отгадать незнакомое имя на незнакомом языке просто немыслимо. Разве что повезет каким-то совершенно невероятным образом. Мои воспаленные глаза рассеянно блуждали по немым треугольникам. Будь под руками журнал с кроссвордом — я не колеблясь бы отложил в сторону эту спиральную головоломку. От шума моторов, дыма, жары и качки я окончательно очумел и обессилел. В голове кружилось какое-то невообразимое месиво из спиралей и треугольников.

Садилось солнце. Я смотрел на сине-алые облака и вспоминал фиолетовые тона на полотнах Гогена. Я перебрал в памяти других художников, которые особенно любили фиолетовые тона, и задержался на Врубеле. Мысль скользнула к «Демону поверженному», а затем как-то незаметно переключилась на «Демона» Лермонтова, и спустя секунду в ватном мозгу уже кружились поэтические строки.

Я прочел про себя начальные строфы, но почти сейчас же запнулся. В памяти всплыл новый отрывок, но и тот быстро иссяк. «Все позабыл, — сокрушенно вздохнул я. — Нет, вот еще — это уж каждый знает:

„Я тот, которому внимала

Ты в полуночной тишине,

Чья мысль душе твоей шептала,

Чью грусть ты смутно отгадала,

Чей образ видела во сне.

Я тот, чей взор надежду губит,

Я тот, кого никто не любит…“»

Дальше опять провал в памяти. Вместо стихов перед глазами поплыли фиолетовые треугольники. Черт бы их побрал и того, кто их вырубил или, по крайней мере, приказал вырубить этот ребус. Кто же он и чье это имя? Или не имя? А почему не имя?

«Я — Дарий, царь великий, царь царей, царь в Персии…» Нет, это — бехистунская надпись Дария. Причем здесь треугольники? «Я тот, которому внимала…» Но какое отношение Лермонтов имеет к Дарию или к треугольникам? Никакого. О господи, так и с ума можно сойти… Так при чем же здесь Демон? Ах, да — фиолетовые облака. Сейчас они темно-лиловые.

Но почему все-таки не имя?.. И тут меня точно током ударило: «я тот, которому…», «я тот, который…» — вот что может означать пятерка треугольников! В голове тотчас прояснилось. Мысль заработала быстро и четко. А что если здесь подойдет одна гипотеза об общем происхождении языков? Но чтобы все стало ясным, придется отвлечься еще больше — к самым истокам моего стародавнего увлечения сравнительным языкознанием.

Я вырос в многонациональном совхозе на юге Киргизии, где с ранних пор вращался в разноязыком кругу сверстников и взрослых. Помимо киргизов и русских, в совхозе жили таджики, казахи, корейцы, немцы и даже несколько греков-политэмигрантов. Так что у меня с детства страсть к чужим языкам. Тогда-то и придумал я себе игру — совсем несложную: просто узнать, как звучит то или иное слово на разных языках. Моя бабушка знала немного по-польски, грек-механик бывал в Албании, подслеповатый сторож-уйгур полжизни провел в Синьцзяне и бойко изъяснялся по-китайски, а седобородый узбек, самый старый житель села, читал Коран и понимал по-арабски.

Игра-игрой, но потихоньку я научился заглядывать в словари, а когда лет в пятнадцать прослышал, что многие, даже совсем разные языки имеют общее происхождение и когда-то очень давно выделились из единого праязыка, — стал рыться в словарях с утроенным энтузиазмом, сравнивая теперь уже не из простого любопытства, а настойчиво стараясь отыскать общее. До сих пор испытываю необъяснимую, по-детски непринужденную радость всякий раз, когда сквозь непохожесть произнесения, сквозь замысловатую восточную вязь санскрита или персидского вдруг улыбнется тебе знакомое русское слово. Копание в словарях и грамматиках не пропало бесследно. С годами я овладел дюжиной различных языков. Однако языковедом не сделался, увлечение историей и жизнью народов Азии толкнуло меня на стезю этнографии.

Вопрос о прошлом единстве языков мира привлекал меня по-прежнему. Давно установлено и доказано общее происхождение языков, объединенных в большие и малые языковые семьи. Скажем, такие разные и непохожие с виду языки, как индийские и славянские, персидский и немецкий, греческий и английский, французский и армянский объединены в общую индоевропейскую семью и в далеком прошлом выделились из единого праязыка. Правда, до сих пор остается открытой проблема связи между тремя десятками языковых семей. Возникли ли все языки мира без исключения из общего источника или нет — на сей счет не существует пока твердо установившейся точки зрения.

Для доказательства теории единого происхождения человеческих языков приводились веские аргументы, зато и против выдвигались не менее серьезные возражения. Многие вообще относятся к щекотливой проблеме с чрезмерной осторожностью, стараясь по возможности никак не высказывать своего отношения: слишком уж обширен океан языков, и в недосягаемой глубине теряется его дно.

Ну а мне терять нечего — я не языковед и не специалист. Языки — мое увлечение, моя болезнь. В вопросах теории я — сторонник самых радикальных решений. Во всяком случае я непоколебимо убежден, что все языки земли возникли из единого источника, и считаю, что в современных языках до сих пор сохранились в скрытом виде слова древнейшего праязыка, того самого примитивного и несовершенного языка неандертальцев, который насчитывал не больше сотни-другой слов и который явился когда-то одним из решающих факторов превращения обезьяны в человека.

Какие слова потребовались людям раньше всего? Несомненно, одними из самых первых в человеческом языке появились слова указательные, связанные с жестами, что не требовало особых усилий со стороны слабо развитого мышления. Вместе с тем давно установлено, что личные местоимения («я», «ты», «он», «мы», «вы», «они») во всех языках произошли от указательных слов, вроде «этот», «тот», «сей», «оный», «там», «тут», «здесь». Синантропу или неандертальцу при ограниченном словарном запасе вполне хватало двух-трех выкриков для обозначения и себя самого, и своих сородичей, и того мамонта, убитого там, за лесом, чья шкура здесь на земляном полу пещеры напоминает о той удачной охоте. Спустя долгие тысячелетия немногие указательные слова расщеплялись в языке умнеющего человечества на десятки новых слов, постепенно превратив нечленораздельные крики получеловека в нынешние привычные понятия «я», «ты», «мы»,