Украшения они обычно сбывали по соседству, таская их к Хайми Драго, скупщику краденого, чьими услугами пользовались с пятнадцатилетнего возраста, но деньги, как правило, не шли дальше игорного стола в «Шнурке» или их собственных матрасов.

Этим утром Джо, прислонившись к холодильнику, наблюдал, как Паоло прячет туда свою долю и долю брата: просто отводя край пожелтевшей от пота простыни и обнажая череду разрезов, которые они проделали в боку матраса. Дион передавал пачки купюр Паоло, а тот засовывал их внутрь, словно фаршировал праздничную индейку.

Двадцатитрехлетний Паоло был самым старшим из них. Однако Дион, двумя годами моложе, выглядел постарше — возможно, потому, что был смышленее, а может, оттого, что злее. Джо, которому в следующем месяце должно было сравняться двадцать, оказался самым молодым, но считался мозговым центром компании еще с тех пор, как они подключились к уличным бандам, чтобы громить газетные ларьки. Тогда Джо было тринадцать.

Паоло поднялся с пола:

— Знаю, где я ее видел.

Он отряхнул пыль с коленей.

Джо отлип от холодильника:

— И где?

— Нет-нет, он совсем на нее не запал, — отметил Дион.

— Где? — повторил Джо.

Паоло указал на пол:

— Внизу.

— В «Шнурке»?

Паоло кивнул:

— Она приходила с Альбертом.

— С каким еще Альбертом?

— С Альбертом, королем Черногории, — съязвил Дион. — Ты сам думаешь — с каким?

К несчастью, в Бостоне имелся всего один Альберт, которого называли просто по имени: все равно понятно было, о ком речь. Альберт Уайт, тот тип, чье заведение они только что ограбили.

Альберт, герой филиппинских войн с моро[6]и бывший полицейский, потерял работу после забастовки 1919 года, как и брат самого Джо.[7]Сейчас Уайт являлся владельцем «Гаража и автостеклоремонтной мастерской Уайта» (ранее — «Покрышки и автозапчасти Галлорана»), «Центрального кафе Уайта» (ранее — «Закусочная Галлорана»), а также «Трансконтинентальной перевозочной конторы Уайта» (ранее — «Грузовые перевозки Галлорана»). Ходили слухи, что он лично прикончил Плюгавца Галлорана. В того попало одиннадцать пуль, когда он находился в дубовой телефонной кабинке в аптеке Рексалла на Эглстон-Сквер. От такого количества выстрелов с близкого расстояния будка даже загорелась. Поговаривали, что Альберт выкупил обугленные останки телефонной будки, восстановил ее, держит в кабинете своего дома на Эшмонт-Хилл и всегда звонит только оттуда.

— Значит, она девчонка Альберта.

Джо упал духом: ему не хотелось думать, что она всего лишь обыкновенная гангстерская подружка. Он уже представлял себе, как они покатят через всю страну на угнанной машине, не стесненные ни прошлым, ни будущим, за пылающим закатным небом по пути в Мексику.

— Я их три раза вместе видел, — сообщил Паоло.

— Ага, теперь уже три раза.

В знак подтверждения Паоло взглянул на свои пальцы:

— Да-да.

— И зачем ей тогда подавать питье на покере?

— А куда ей деваться? — поинтересовался Дион. — Уйти на пенсию?

— Нет, но…

— Альберт женат, — пояснил Дион. — Неизвестно, сколько у него продержится эта свистушка.

— Она тебе показалась свистушкой?

Большим пальцем Дион не спеша снял крышку с бутылки канадского джина, уставившись пустыми глазами на Джо.

— Она мне показалась девчонкой, которая положила нам в мешок деньги, вот и все. Не помню даже, какого цвета у нее волосы. Не помню даже, какого…

— Темно-русые. Можно сказать, почти светлая шатенка, но не совсем.

— Она девчонка Альберта. — Дион налил им всем.

— Ну и пусть, — произнес Джо.

— Как будто тебе мало того, что мы только что обчистили его заведение. Даже не думай забрать у него еще что-нибудь. Ясно?

Джо не ответил.

— Ясно? — повторил Дион.

— Ясно. — Джо потянулся к рюмке. — Ладно.

Три вечера она не появлялась в «Шнурке». Джо мог в этом поклясться: сам он просиживал там каждый вечер и каждую ночь, от открытия до закрытия.

Однажды туда пришел Альберт, в одном из своих знаменитых кремовых костюмов в мелкую полоску. Словно он в каком-нибудь Лиссабоне. Носил он их с мягкой фетровой шляпой, коричневой, подходящей по цвету к коричневым башмакам и коричневым полоскам на костюме. А когда уже начинал идти снег, он щеголял в коричневых костюмах в кремовую полоску, с кремовой шляпой и в черно-коричневых коротких гетрах. Когда бушевал февраль, он расхаживал в темно-коричневых костюмах с темно-коричневыми башмаками и черной шляпой, но сейчас Джо думал о другом — как легко было бы подстрелить его ночью. Где-нибудь в переулке, с двадцати ярдов, из дешевого пистолетика. Без всякого уличного фонаря увидишь, как белое станет красным.

Альберт, Альберт, крутилось в голове у Джо, когда на третью ночь Альберт проплыл мимо его барного табурета в «Шнурке». Альберт, я бы тебя убил, если бы хоть немного умел убивать.

Трудность состояла в том, что Альберт редко ходил по переулкам, а если и ходил, то всегда с четверкой телохранителей. И если даже удастся через них пробиться и его прикончить — а Джо, вовсе не являвшийся убийцей, вдруг сам удивился, с чего это он вообще задумался об убийстве Альберта Уайта, — и пустить под откос его деловую империю, свое неудовольствие тут же выскажут партнеры Альберта Уайта, а в их числе полиция, местные итальянцы, еврейская мафия в Маттапане,[8]а также некоторые законопослушные предприниматели, в том числе банкиры и инвесторы, занимающиеся вложениями в кубинский и флоридский сахарный тростник. Своротить с рельсов подобный бизнес в таком сравнительно небольшом городе — это все равно что кормить зверей в зоопарке, отрезая кусочки от собственной руки.

Один раз Альберт глянул на него. Глянул так, что Джо сразу подумал: знает, знает. Знает, что я его ограбил. Что я хочу его девушку. Он знает.

Но Альберт лишь спросил:

— Прикурить не найдется?

Джо чиркнул спичкой о стойку и зажег Альберту Уайту сигарету.

Альберт задул спичку, выпустил дым в лицо Джо, сказал: «Спасибо, парень» — и удалился. Кожа у него была такая же светлая, как костюм, а губы — красные, словно кровь, которую без устали качало его сердце.