могу насмотреться. Наконец-то отошла моя принцесса, наконец-то в себя пришла. Ух, как я рвал и метал, места себе не находил полгода назад.

— Бать, пойдем, — тянет меня Влад в сторону. Мы идем в сторону мест для сидения, прямо у сцены, с которой спустится моя гордость.

Василиса же мягко обхватывает меня под руку с другой стороны, и я перевожу взгляд на свою жену. С годами она становится только краше. Как вино, настоявшееся и такой терпкое, крепко ухватывающее тебя за рецепторы.

Всему, что у меня есть, я обязан ей. Девочке, которая навсегда перевернула всю мою жизнь, показала мне то, о чем я и мечтать не думал и подарила двух самых прекрасных детей в мире. И пусть что одна, что второй временами делают нам нервы со своими ухажерами и девочками, но это все мы переживем.

Пацанам в свое время повезло, что я им яйца не отстрелил, пусть одному и не помешало бы. Что поделать, если дочь у тебя красивая, то нужно покупать ружье.

А у сына пока тот мягкий период, когда хочется все пробовать. И лучше пробовать это в резинке. Я его как мужик понимаю, а как отец ссыкую. И только сейчас начинаю понимать своего батю, ох и нервов ему потрепал почем зря. Он, кстати, все еще мэр нашего города. И все благодаря своей жене, против которой я был изначально, и только со временем смирился и понял, что она все, что нужно ему. С ней он не смотрится на свой возраст, с ней он восполнил все то, что упустил в молодости, с ней он наконец-то обрел то самое важное, за чем мы несемся сломив голову, — счастье.

— Какая она у нас умничка, — Василиса трепетно шепчет, Света спускается по лестнице и улыбается нам. Красавица.

— Умница и красавица, — подхожу и целую дочь в лоб. Бессменный ритуал вот уже двадцать третий год. И будет оставаться таковым всегда.

— Свет, я так тобой горжусь, — Василиса подходит к дочери и обнимает. Что мама, что дочь, одной комплекции, любо-дорого посмотреть.

— Мы все гордимся.

Свет улыбается, но в глазах печаль, и у меня от этого острое желание скормить одному подонку его же собственные яйца. Тварь. Найду — урою.

Даже всегда сдержанный Влад подходит и дает пять. Мой сын за сестру горой, он мне первый все слил. Несмотря на то, что Света папина дочка. Первым рассказал, что случилось на самом деле.

И тут мой взгляд цепляет широкую фигуру, я сам не понимаю, как срываюсь с места.

— Рустам, нет! — Василиса цепляется за мою руку, но я как буйвол. Вижу цель и не вижу препятствий. Эта мразота смела сюда прийти.

Света тоже замечает прибытие этого подонка и сразу сникает, бледнеет и теряется.

— Сюда, — хватаю за руку и умещаю за спину свою дочь.

— Привет, — звучит хрипло от человека, которому я доверял жизнь своей очень долгое время. Времена бывали разные, помощь таких спецов пригождалась.

— Ты самоубийца, я не пойму? — плюю в ответ, но Жека-один, как я его однажды прозвал, не смотрит в мою сторону, только на Свету. Побитый взгляд, который должен пробрать, но не меня. Света же становится бледнее стенки и опускает взгляд, руки сжаты в кулаки.

— Я пришел поговорить.

— Ты идешь лесом, пока можешь, — Влад первый вырывается вперед и толкает бывшего Светы. Бывшего безопасника на службе у отца, затем у меня. Тварь, который посмел тронуть мою дочь, посмел обидеть. Я потом полгода не знал, как вернуть свою девочку, думал, что сдохну от скручивающей нутро боли.

— Рустам, я прошу тебя, давай просто уйдем, — Василиса оббегает меня и перехватывает мое лицо мокрыми ладошками. Нет, малыш. Это дело долбанного принципа. За дочь я урою. Мне вообще по факту не надо больше ничего, я плавно вырываюсь и отодвигаю Васю, а потом иду на таран.

— Папа, что ты делаешь?! — на фоне крик дочери. Жена тоже что-то говорит, но я заслужил эту минуту упоения процессом кромсания суки, которая довела мою дочь до нервного истощения.

Эта тварь не сопротивляется, и я в свое удовольствие отделываю его как хочу. Совсем как раньше, тормоза отключаются, есть только одна цель, и я иду к ней напролом.

Влад оттягивает меня со спины, вымахал сын, нечего сказать.

— Если ты к ней приблизишься хоть на метр, я тебя нах*й закопаю в лесу, понял меня, тварь?!

Все вокруг затихают, сорян, я не мог иначе. Это дело касается моей дочери.

— Она все равно будет моя, Белый, а это, — указывает на себя, — я, не спорю, заслужил. Но не думай, что в следующий раз я не дам сдачи. Дам, еще как.

Я сплевываю кровь, вокруг нас куча народа, но я хватаю дочь и жену и увожу. У выход цежу охранникам:

— Привести мне его, живо.

А затем усаживаю в машину свою семью, сам уезжаю на своей. Есть дело принципа, и я чертовски принципиален.