Союзные румыны буквально испарились с поля битвы: «7-я румынская пехотная дивизия самовольно отступила. Штаб 1-го румынского корпуса, которому был подчинен этот участок, в панике бежал со своего КП…

Как войска 7-го румынского корпуса, прикрывавшего восточный фланг армии со стороны Волги, так и войска 6-го румынского корпуса, задача которого состояла в прикрытии участка между 57-м танковым корпусом и Доном, утратили всякое стремление к дальнейшему проведению боевых действий. Отнюдь не последней причиной такой инертности было то, что командование этих корпусов не предпринимало должных мер к продолжению боя. Командующий 4-й румынской армией генерал-полковник Думитреску, на которого по-прежнему можно было положиться, был бессилен один бороться с деморализацией своих войск. Не оставалось ничего другого, как снять их с фронта и отправить в тыл, на родину».

По заснеженной степи бродили тысячи потерявшихся румын, «отчаянно разыскивавших русские питательные пункты и горевших желанием, чтобы их официально причислили к военнопленным». Генерал И.М. Чистяков приводит случай, когда к командному пункту Юго-Западного фронта приблудилась рота румынских солдат, живо интересовавшихся вопросом «куда идти в плен?».

Севернее Миллерово, на левом фланге группы «Дон», где предполагалось наличие итальянской армии, зияла 100-километровая прореха, которую пыталось залатать спешно созданное командованием группы «Б» соединение генерала Фреттер-Пико, состоявшее из двух дивизий — 304-й пехотной и 3-й горнострелковой. Против каждой из них действовало по армии Юго-Западного фронта — 6-я армия генерал-лейтенанта Ф.Х. Харитонова и 1-я гвардейская генерал-лейтенанта В.И. Кузнецова.

В большой излучине Дона на рубеже рек Быстрая и Цимла пыталась удержать позиции общей протяженностью в 200 километров оперативная группа генерала Холлидта (6, 11, 22-я танковые, 336, 62, 294, 387, 306-я пехотные, 7-я и 8-я авиаполевые дивизии). В районе немецких авиабаз Тацинской и Морозовска свирепо огрызался ее 48-й танковый корпус под командованием генерала Отто фон Кнобельсдорфа.

С севера и востока группу «Холлидт» непрерывно атаковали войска 3-й гвардейской, 5-й танковой и 5-й ударной армий.

Южнее Дона, на рубеже реки Куберле, оборонялись остатки 4-й танковой армии Германа Гота (17, 23-я танковые, 15-я авиаполевая, 5-я моторизованная дивизия СС «Викинг»). Еще южнее, на линии реки Маныч, занимала отсечную позицию переброшенная от Элисты 16-я мотодивизия генерал-майора Герхарда фон Шверина. Войскам Гота приходилось отбивать натиск 2-й гвардейской, 51-й и 28-й армий.

В семи армиях Юго-Западного и Южного фронтов, рвавшихся расчленить и уничтожить группу армий «Дон», насчитывалось 720 тысяч человек. Семнадцать танковых и механизированных корпусов, сменяя друг друга, погибая и вновь восстанавливаясь, долбили трещавшую по швам немецкую оборону. Так, у генерала Еременко на 1 января имелось 700 танков (и он просил Ставку подкинуть еще штук 300–350); у генерала Гота — не более 70.

Возрождение танковых и механизированных войск в Красной Армии началось в марте 1942 года, когда приступили к формированию первых танковых корпусов. С одной стороны, решить эту задачу позволял значительный рост производства бронетанковой техники, с другой — этого требовал характер планируемых советским командованием операций, в ходе проведения которых предполагалось «добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев».

По уточненному в июле штату в состав танкового корпуса входили три танковых и одна мотострелковая бригады, разведывательный и мотоциклетный батальоны, гвардейский минометный дивизион, насчитывавшие 7800 человек, 168 танков, 56 орудий (в том числе 12 противотанковых и 20 зенитных), 44 миномета, 8 реактивных установок, 871 автомобиль. В это же время был утвержден единый штат танковых бригад.

Механизированные корпуса, появившиеся в сентябре, должны были иметь по три механизированных и одну танковую бригады, истребительно-противотанковый и зенитно-артиллерийский полки, дивизион гвардейских минометов, бронеавтомобильный и ремонтный батальоны, вспомогательные части — 15 018 человек, 175–224танка (на деле организация отличалась), 108 орудий (в том числе 36 противотанковых и 36 зенитных), 148 минометов, 1693 автомашины. Почти одновременно создавались тяжелые танковые полки прорыва. Полк состоял из четырех рот, по пять танков типа KB или «Черчилль» в каждой, и роты технического обеспечения — 214 человек и 21 боевая машина.

К 1942 году относится опыт создания первых танковых армий смешанного состава. В них, наряду с двумя танковыми корпусами, включались отдельные танковые бригады, кавалерийские и стрелковые дивизии.

Штат немецкой танковой дивизии предусматривал наличие в строю 16 932 солдат и офицеров, 200 танков и самоходных установок, 222 орудия (в том числе 101 противотанковое и 63 зенитных) и 54 миномета, 2147 автомобилей. Таким образом, танковая дивизия Вермахта по боевым возможностям превосходила советский танковый корпус и примерно равнялась механизированному. В составе немецкой моторизованной дивизии, имевшей 14 000 человек, 129 орудий и 108 минометов, весной 1942 года появился танковый батальон — 60 танков.

К январю 1943 года в Красной Армии имелось 24 танковых и 8 механизированных корпусов. Из них в действующих войсках находились 19 (14 танковых и 5 механизированных), и все — на юге, в составе Юго-Западного, Южного и Донского фронтов. Согласно приказу Народного комиссара обороны № 325 от 16 октября 1942 года, их следовало применять в наступлении на направлении главного удара фронта после преодоления общевойсковыми соединениями главной оборонительной полосы в качестве эшелона развития успеха «с целью разобщения и окружения главной группировки войск противника и разгрома ее совместными действиями с авиацией и наземными войсками фронта». В обороне танковые соединения самостоятельных участков не получают, а используются для контрударов. Главная задача корпуса — не бои с танками противника, с ними должна бороться артиллерия, а уничтожение его пехоты. Попутно, в порядке ликбеза для своих генералов, Сталин разъяснял, что применять танки необходимо на танкодоступной местности, что перед их применением следует проводить тщательную разведку и не следует практиковать лобовые танковые атаки, что все рода войск должны на поле боя взаимодействовать между собой, и даже то, что грузовики являются не боевыми машинами, а транспортным средством, потому мотопехота в атаку должна идти в пешем порядке. Танковые командиры обязаны максимально использовать такие тактические приемы, как скрытность, внезапность, маневр, максимальную скорость, интенсивный огонь из всех видов оружия.

Золотые слова! Правда, трудновыполнимые в стране, приученной жить под лозунгами: «Даешь встречный план!», «Догнать и перегнать!», «Выполним и перевыполним!» или «Повторяйте смело подвиг Гастелло!» Наши начальники любили еще такую «мудрость»: «Войны без потерь не бывает».

Приказ № 325 «сыграл важную роль в развитии теории боевого применения танковых войск». Более того, до самого ее завершения он оставался единственным основополагающим документом по боевому использованию танковых оперативных соединений и объединений. Вот только в практике наших полководцев, всегда нацеленных на территориальный результат, он никакой роли не играл. Танковые корпуса почти всегда бросали на неподавленную и неразведанную оборону, на минные поля и противотанковые орудия именно для того, чтобы, невзирая на потери, эту оборону поскорее прорвать. Маршал И.С. Конев, выражая свое несогласие со сталинским приказом, естественно, двадцать лет спустя, объяснял: «Я считал, что Ставка под давлением некоторых танковых начальников проявляла ненужные колебания, когда дело касалось ввода танковых армий в прорыв. Объяснялось это боязнью — добавлю, порой чрезмерной — подвергнуть танковые войска большим потерям в борьбе за передний край и за главную полосу обороны противника. Иметь такую технику и не использовать всю силу ее огня, маневра, а планировать прорывы так, как это делалось в Первую мировую войну, держа танки в бездействии, покуда пехота прогрызет оборону противника насквозь, — всегда мне представлялось ошибочным». В общем, по-другому, кроме как быть в избранном месте огромной плохо организованной массой, организовать прорыв не умели.