При этом имени писцы помрачнели.

— Проклятый! — сказали они в голос.

— Конечно, проклятый, — подтвердил горбун. — Наверное, Сатана побился за него об заклад. И знаете что, — прибавил он, немного помолчав и переходя на шепот, словно испугавшись невидимых шпионов, — знаете что, этот корсар как будто вездесущ. Он и начал с того, что в один и тот же час, в одни в тот же день разрушил три английских поселения, одно — в Британской Колумбии, в Америке, другое — в Азии, недалеко от Сингапура, и третье — у нас, на австралийском берегу.

— Ну да, это и послужило поводом к тому приказу адмиралтейства, о котором мы сейчас только говорили?..

— Да, да. А вчера утром мы также получили депеши с Новой Зеландии, с острова Борнео и с Цейлона. Оказывается, что в прошлую ночь Триплекс появился во всех этих трех местах, схватил там по чиновнику, высек каждого из них розгами до потери сознания и каждому оставил по карточке со словами: «Во имя справедливости корсар Триплекс наказывает телесно подчиненных безбожного Оллсмайна, в ожидании, пока доберется до него самого».

Писцы переглянулись с видимым смущением.

— Так и высек! — проговорил один.

— Опасное наше ремесло, — заметил другой.

Что касается последнего, то после минутной паузы он задумчиво спросил:

— А видел ли кто-нибудь этого чертового корсара?

— Шш!.. Шш!.. Лучше не говорите о нем так! — прервали его двое других. — Зачем навлекать на себя гнев такого человека?

По губам Джеймса скользнула улыбка.

— Его видели, — поторопился он ответить, — он носит флотский мундир и широкий плащ.

— А каков он лицом?

— Лица его никто не видел, — он носит зеленую маску.

— Зеленую маску?! Но это, должно быть, ужасно!

Писцы были так напуганы, что даже привскочили, когда открылась дверь. Но страх их был напрасен: на пороге показался не страшный корсар, а сэр Оллсмайн собственной персоной. Это был человек высокого роста, довольно плотный; его широкое лицо казалось еще шире от бакенбард, голубые глаза смотрели жестоко и лукаво. Но в данный момент начальник полиции выглядел слишком раздраженным.

Предчувствуя грозу, писцы принялись за работу, слышалось только сухое щелканье пишущих машинок.

— Что у вас нового, мистер Пак? — спросил Оллсмайн глухим голосом.

— Ничего, сэр.

— Зато у меня есть новости, — с гневным жестом сказал директор. — Новости, от которых можно с ума сойти!

Он нагнулся к уху своего собеседника и продолжал, понизив голос:

— Вы знаете, что вчера я совещался с лордом Болдкином, главным адмиралом нашей тихоокеанской эскадры. Решено было, что все наличные суда будут мобилизованы, а десантные войска будут размещены на всех принадлежащих Англии берегах. Сам же лорд Болдкин должен был выйти в море на броненосце «Айрондюк» для организации защиты австралийских берегов. Незадолго до восхода солнца адмирал стоял на палубе в ожидании прилива, который дал бы ему возможность выйти из военного порта Фарм-Коув. Вдруг откуда ни возьмись, на палубу падает деревянный ящичек. Его открывают и находят в нем вот это письмо. Его мне переслал лорд Болдкин.

Оллсмайн протянул секретарю то, что держал в руках.

Джеймс взглянул на бумагу и с выражением удивления на лице прочитал вполголоса:

Молодой человек покачал головой.

— И тут положительно какая-то чертовщина, — продолжал сэр Тоби. — По приказанию лорда зажгли электрические прожекторы и осмотрели весь порт, но там не было ни одной барки, ни одной лодки. Экипаж в ужасе. Все думают, что ящичек упал с неба и был брошен летучим демоном.

— Да, больше и нечего придумать, — согласился Джеймс.

— Но вы ведь не верите в эту чертовщину? — пожимая плечами, возразил директор.

— Конечно, нет, сэр. Но ведь этот случай необъяснимый.

— Действительно, необъяснимый.

— По-моему, самое лучшее, что мы сделали, это то, что объявили в газетах о награде в четыре тысячи фунтов стерлингов тому, кто выдаст Триплекса.

— Я тоже так думаю. Но объявление вышло неделю тому назад, а мы все еще не узнали ничего.

— Надо подождать, сэр.

— Ждать, ждать!.. А адмиралтейство?! Вы же знаете, что этот нахал решился прямо написать Ее Величеству!

— Я знаю, но что же делать? — сказал Джеймс, разводя руками.

Вместо ответа Оллсмайн тем же жестом выразил свою беспомощность.

В эту минуту послышалось два легких удара в дверь. Стук пишущих машинок прекратился как по волшебству.

— Войдите, — прозвучал голос начальника полиции.

В комнату вошла элегантная, грациозная женщина. Она была одета в простое черное платье, лицо ее, окруженное золотистым ореолом белокурых волос, было еще молодо и прекрасно, но тусклый блеск голубых глаз показывал, что она много и часто плакала, а легкие морщинки на лбу обнаруживали привычку к невеселым раздумьям.

— Леди Оллсмайн! — шепнули писцы, приподнимаясь, чтобы поклониться вошедшей.

Начальник полиции нетерпеливо повел плечом.

— Вы, Джоан! Я не ожидал видеть вас здесь, — сухо проговорил он.

— Действительно, здесь мне не место, — кротко возразила женщина, — но, поверьте, я не пришла бы сюда без важной причины.

— Какая же это причина?

— Корсар Триплекс, — тихо отвечала молодая женщина.

Оллсмайн побледнел и едва не выбранился вслух. Рука его невольно потянулась за револьвером, который он, подобно всем своим соотечественникам, всегда носил в кармане.

— Пройдем в соседнюю комнату, — сказал он. — Там все объяснится.

Кивком головы Оллсмайн пригласил Джеймса следовать за собой. Оба вышли вслед за молодой женщиной, предоставив писцам строить самые разнообразные предположения.

Они миновали длинный коридор и наконец вошли в небольшую белую с золотом гостиную, уставленную всевозможной мягкой мебелью. На одном из пуфов, скрестив ноги, сидел мальчик лет пятнадцати и сосредоточенно делал шапку из большой желтой афиши. Его старая коричневая куртка и такие же панталоны выделялись странным пятном на бархате обивки, его загорелые ноги без чулок были обуты в старые желтые туфли с выцветшими голубыми лентами, но всего страннее было лицо ребенка. Тонкие, правильные черты, маленький рот, прямой нос, гладкий белый лоб, густые белокурые локоны, выбивавшиеся из-под лихо сдвинутого на затылок берета, одним словом, вся наружность мальчика носила бы отпечаток благородного изящества, если бы не растерянный взгляд больших темно-зеленых глаз — взгляд идиота или безумного.