Вновь закинув могучую руку на свое маленькое плечо, Этна потащила воина в левое крыло, где обычно принимали раненых. Там было достаточно просторных комнат с кроватями и необходимыми травами, чтобы за ними не нужно было бежать в хранилище. Чужак не проронил ни слова с того самого момента, как увидел свою спасительницу и теперь в очень хриплом молчании телепался рядом с ней, ощущая мягкий холод под огрубевшими ступнями. Не такой, как в его стороне. Другой. Щадящий и добрый.

По пути им встретилась еще одна ученица целительницы. Незнакомка для воителя, но Августа для сироты. Она как раз возвращалась из левого крыла, видимо, занимаясь небольшой уборкой. В руках у девушки, похожей на молодую березу, был небольшой поднос, где лежали иссохшие травы. Распущенные каштановые волосы задевали сухие лепестки, собирая их на пряди, будто диковинные украшения. Изящная фигура была скрыта под коричнево-зеленой рубашкой на завязках и широкой юбкой на оттенок темнее, из-под которой виднелись голые ступни.

— Позови Калисто, прошу, — быстро проговорила Этна, натыкаясь на зеленый высокомерный взгляд, предназначающийся ей. После глаза цвета листвы переместились на незнакомца, с интересом рассматривая его, на ходу кивая и убегая за наставницей.

Оказавшись в маленькой комнате с таким же маленьким окошком, которое, впрочем, давало достаточно света и уюта, молодая целительница помогла воителю сесть на простой деревянной кровати, которая была аккуратно застелена постелью бледно-зеленых цветов. Тот, устроившись поудобней, снял перевязь с бедер, устраивая оружие под рукой. Подойдя к небольшому столу, находившемуся у стены, она налила воды из деревянного кувшина в тазик, стягивая легкие перчатки, и моя руки довольно быстро, но хорошо и лишь после этого возвращаясь к раненому.

— Где еще есть раны? — спросила она, раздвигая жесткие волосы в стороны, осматривая широкую, но не глубокую царапину на голове, только сейчас замечая, что часть волос чужака была заплетена в мелкие тугие косы, идущие по затылку и водопадом теряющиеся в распущенных, доходящих до подбородка волосах. Такую рану можно было нанести только чем-то очень острым. Неужели они не используют доспехи и шлемы, тренируясь друг с другом?

— В груди. Тоже царапина, — хрипнул горный воитель, не морщась, когда чужие руки касались раны. Ему будто не было больно. Будто ужасная боль не поглощала его тело, утягивая на дно спасительного забвения.

— Почему один? — в комнату, будто порыв летнего ветра, вошла невысокая женщина, чьи русые волосы были собраны в простую прическу на затылке, демонстрируя три родинки на щеке и два водоема глаз. На женщине было приталенное платье цвета малахита, по низу которого был нанесен красивый узор из вышивки. Ступни ее были такими же голыми, как и у всех присутствующих в комнате.

Незнакомец поднял на нее равнодушные очи. Целительница скрестила указательные и большие пальцы, сжимая остальные и прижимая такие ладони к груди, чуть склоняя голову, приветствуя таким образом и ученицу, и одинокого незнакомца. Этна, которая со стыдом поняла, что даже не поздоровалась с воителем, показала знак приветствия наставнице и юноше. Тот равнодушно взглянул на обеих, видимо, не посвященный в тонкости вежливости лесного народа.

Калисто подошла ближе к молодым людям, тоже осматривая рану, качая головой.

— Отправили одного. Я в порядке.

Она закатила глаза на это заявление, явно несогласная с тем, что можно быть в порядке в таком-то состоянии. Женщина отошла в сторону, не мешая Этне, но контролируя каждое из ее действий — на этапе ученичества она не могла сама лечить кого-либо без присмотра наставницы.

Это был не первый воитель за все время обучения Этны, поэтому ее действия были четкими — она знала, что, как и в какой последовательности следует делать.

Вооружившись нужными лекарствами, заранее приготовленными из трав, смочила чистую тряпку в небольшом тазе с водой, промывая некрасивую рану. Воин сидел спокойно и его лицо не выражало никаких эмоций. Вот к этому точно нельзя было привыкнуть даже за все время обучения. К этой ненормальной и дикой реакции на боль. Точнее, ее отсутствии. Дело в том, что горные люди, избравшие для себя путь воителя, проходили не только серьезную боевую подготовку. В конце их ждало испытание болью, во время которого кузнец наживую закалял сердце воителя, как закалял металл для оружия. Если ученик проходил испытание, то имел право называть себя воином и больше не испытывал никаких чувств, которые могли бы помешать ему в бою. До ухода Смерти те, кто не прошли испытания просто умирали, но теперь, потеряв свой человеческий облик из-за дикой боли Драмэйды вынуждены забирать их души, оставляя себе для того, чтобы отдать их новому поколению.

Именно это и было диким: знать, что сидящий перед Этной молодой человек прошел испытание болью, став безразмерно храбрым и бесчувственным и теперь он не испытывает ничего во время боя или лечения. Дико.

Руки целительницы уверенно обрабатывали чужую рану в тишине, которую изредка нарушало тяжелое дыхание воителя. Калисто молча наблюдала за процессом, не вмешиваясь, уверенная в своей ученице на все сто процентов, а раненому было просто нечего говорить. Горные люди никогда не отличались чрезмерной разговорчивостью.

— Покажи рану на груди, — спустя время попросила Этна, чуть отойдя от юноши, чтобы тот не зацепил ее своими могучими руками. Пробраться к ране казалось делом не простым из-за экипировки, но воителю, видимо, было в привычку и для него не составило никакого труда расстегнуть простую застежку на легкой накидке с капюшоном металлического цвета, снять облегченный вариант доспехов с груди и лишь после избавиться от самой простой белой рубахи. Вещи он самой “аккуратной” грудой оставил на кровати позади себя, не поморщившись, когда нужно было повернуться для этого. Наставница девушки во второй раз закатила глаза.

Если бы не "царапина", целительница бы с удовольствием позволила себе подольше рассмотреть прекрасное рельефное тело, отточенное жесткими и усердными тренировками. Лишь на долю секунду лисьи глаза задержались на длинном розовом шраме, буквально рассекающим грудную клетку. Шрам испытания болью. Она не стала ничего говорить про рану, отводя взгляд и от следа закаления сердца, просто принявшись за работу, промывая ее, действуя быстро и аккуратно.

— Царапина? Поразительно, как тебе легкое не проткнули. И с этим тебя отправили одного? Твой наставник идиот, — а вот Калисто молчать не стала, высказывая свое явное недовольство от увиденного. Видимо, все еще не могла поверить в то, что воителя отправили одного в такой дальний путь.

— Я в порядке, — будто машинально отозвался юноша, даже бровью не поведя на резкое высказывание старшей целительницы. Казалось, его вообще ничего не волновало и ничего не могло вывести на эмоции.

На эти слова старшая целительница лишь фыркнула, кажется, едва сдержавшись, чтобы не закатить глаза в третий раз. Можно было привыкнуть ко всему, но только не к полному бесчувствию восточного народа. И их безрассудности. Которую Калисто искренне считала тупостью. Впрочем, нельзя ее винить в этом.