Илюшка, как и жена, впрочем, всю дорогу проспал и теперь заспанно тер глаза, пытаясь понять, где же мы и зачем.

— Просыпайся, сына! — Я распахнул заднюю дверь. — На дачу приехали!

Мой белобрысый отпрыск буркнул что-то невнятное, а когда я его достал из детского кресла, пристроил свою вихрастую головку мне на плечо и снова заснул.

— Вась, не тормоши его! — Жена подавила зевок. — Сразу на второй этаж неси, а вещи мы потом перенесем.

— А кроватка? — напомнил я.

— На большой пока поспит. И ты давай, не рассиживайся, а тоже спать ложись, а то будешь потом ворчать про эксплуатацию человека человеком…

На крыльце нас встретил хозяин, точнее — господин самый главный Младший Хозяин, как иногда его называли друзья, намекая, что настоящим владельцем поместья был все-таки отец Виталика. Растрепанный вид и некоторая неприветливость подтвердили мою догадку о вечернем возлиянии, но Виталя, игнорировав легкое похмелье, встретил нас, широко зевая, но тем не менее приветливо:

— Хрена себе, вы в такую рань прикатили! Есть будете?

— Нет, потом вместе с вами позавтракаем! — ответила моя жена, а я просто крепко пожал ему руку.

— Аааа, — раскатисто зевнул в ответ хозяин и, махнув рукой, мол, сами тут разберетесь, удалился на свою половину дома.

Тут надо отметить, что дядя Андрей вотчину свою строил постепенно, просто пристраивая новые помещения, по мере зарабатывания средств и разрастания семейства. И удалось ему это весьма неплохо — дом впечатления несуразного строения не производил. Как раз наоборот — был он, несмотря на свои размеры и методику постройки, ладным снаружи и уютным внутри.

Беседки, летняя веранда под кодовым именем «барбекюшница», пруд у бани — все говорило, что живут тут люди рачительные, обстоятельные и неленивые.

Комната, в которой мы постоянно останавливались, больше чем на половину состояла из огромной кровати, точнее — спального помоста. Причем это монументальное произведение мебельного искусства было построено весьма специфически — твердые зоны чередовались с мягкими, так что я мог спать, как люблю — на голых досках с тоненьким матрасиком, а жена у меня под боком — наслаждаться комфортом толстенного матраса.

А потому, торопливо раскидав свои вещи и уложив сына во все-таки принесенную походную складную кроватку, мы отправились на боковую.

* * *

— Ну, рассказывай, как делишки-то? — вечерело, и мы исполняли древнейшую «мужскую обязанность» — разводили огонь в очаге. Точнее, я возился с дровами, заготавливая щепу для растопки, а Виталя расположился в плетеном кресле, потягивая ром с колой.

— Да ничего в общем-то… Кстати, можешь поздравить — я теперь дембель!

— Да ну?! И что, без последствий? — я отложил нож и посмотрел на приятеля.

— Практически. Даже подпола на прощание подкинули… — Сибанов сделал большой глоток. — А может, растопочки плеснуть?

Подначка эта была такой же традиционной, как и наши дачные посиделки. Дело в том, что я в вопросе разведения огня придерживаюсь традиционных, даже можно сказать, патриархальных взглядов — подготавливаю растопку, тешу щепу, тщательно складываю дрова. То есть пироманьячу по полной, испытывая истинное наслаждение, когда от одной спички огонь охватывает костер и тот горит сильно и ровно, несмотря на погоду. Виталий же сибарит и приспособленец, его стиль — покидать дрова в очаг, полить их парафином или еще какой химией, чиркнуть спичкой. Ему процесс не важен — важен результат. Вот только новости, сообщенные им, были слишком важными, чтобы я тратил время на обычную пикировку:

— Все-таки решил уйти? А как же карьера?

— Буду делать в другом месте — здесь все равно не дадут. И потом, Вася, ты что, забыл, что нас бывших не бывает? Или это я в девяносто седьмом отбрыкивался и морды представителям истеблишмента бил, а?

В ответ я только махнул рукой — вспоминать собственное увольнение из рядов совершенно не хотелось. Да и сравнивать ситуацию «чумовых девяностых» и нынешние времена было сложно — десять лет на «гражданке» как-никак..

— Так все-таки почему?

— А хрен его знает, Вася! — слишком горячо для его невозмутимого вида ответил Виталий. — Как из Нью-Йорка отозвали, так все у меня наперекосяк пошло. Поверишь, три последних месяца мне на стол ничего серьезнее обзоров открытой прессы не попадало?!

— То есть там, «на холоде»,[6]вы что-то серьезное зацепили? Или наоборот — вляпались в историю?

— Ты мне друг, но подписки никто не отменял… — хмыкнул Сибанов. — И, следовательно…

— «No comments!»[7]— как говорят твои «лучшие» друзья! — закончил я за него.

— Сам все понимаешь…

Завершив строительство костра, я чиркнул спичкой. За секунду огонек перескочил на кончик лучины, а затем, когда я поднес его к растопке, на кучку стружки. Робко помигав, он было исчез совсем, но затем появился снова и буквально за мгновение охватил всю растопку… Спустя пять секунд в очаге весело плясало оранжевое пламя, а я с чувством выполненного долга уселся в кресло напротив Виталия.

— Хорошо, а что ты можешь сказать о международной обстановке? — максимально светским тоном спросил я друга, сграбастав со стола свой стакан.

— Если честно — то все мутно и непонятно, — не менее светски ответил теперь уже бывший офицер СВР.[8]

Я отхлебнул свой виски и кивнул, приглашая друга продолжать.

— Честно, Васька, все очень мутно — вроде особых трений нет… Кроме, конечно, традиционных, но визу сейчас за океан получить нереально.

— Из-за скандалов? — Я припомнил разразившуюся весной «шпионскую истерию», захватившую не только США и Британию, но и некоторые страны Европы. Причем на какое-то время гневные статьи и «смертельные разоблачения» вытеснили с первых страниц газет панические крики о грядущем распаде Евросоюза.

— Тут непонятно все… У меня ощущение, что проблемы начались едва ли не раньше, чем скандалы. И «потоки» все закрыли, считай.

Упоминание отмененных газопроводов в Европу переключило мое внимание:

— А сам с работой определился?

— Есть кое-какие наметки, но пока ничего определенного.