— Я знаю другое: в спецподразделения шли на добровольных принципах. И навсегда оставались если не в них, то на смежных работах…

Что же здесь спорить? Я так и сказал:

— Многие из наших ребят связали свою жизнь с Ведомством… Многие, но не все. Я всегда был против насилия, да и вся эта дисциплина и субординация, все эти армейские навороты надоели… Короче, ушел на гражданку.

— Это не совсем так.

— Разве?

— Вы оставались на сверхсрочную службу в Казахстане. Воинская часть номер…

— Но вскоре демобилизовался. Добровольно.

— Мне это известно. До девяносто третьего года вы преподавали в Институте физической культуры имени Лесгафта, кроме того, насколько я знаю, так сказать, на общественных началах, но полагаю, что не бескорыстно, консультировали бойцов всевозможных спецподразделений МВД, КГБ и даже армии. В том числе и питерского «Грома»…

— Откуда у вас такая информация?

— Все тайное когда-нибудь становится явным… Но с девяносто третьего ваши следы вообще потерялись…

— Я ушел на творческие хлеба.

— Да бросьте вы, Кирилл Филиппович… (Наконец-то Перфильев назвал меня по имени-отчеству, а не «гражданин Семенов!»)… Конечно, мне известно о вашем увлечении живописью. Более того, я знаю, что как художник-эзотерист вы довольно популярны среди поклонников сюрреализма. Некоторые ваши произведения неплохо продавались. Но что такое сегодня сотня-другая долларов?

— К чему вы клоните?

— Чем еще вы занимались в этот период?

— Любил женщин, ловил рыбу, путешествовал. И не забывайте: у меня была семья, домашние хлопоты отнимали немало времени.

— Я посмотрю, как вы запоете сейчас… У нас есть данные, что вы работали на бандитов!

— Да ну?

— Вы натаскивали их в скоростной стрельбе, знакомили с азами диверсионно-террористической деятельности, вводили в мир различных восточных единоборств и так далее, одним словом, — обучали всему тому, что умеете досконально делать сами…

Здесь было положено сорваться, и я «сорвался».

— И сейчас я прямо здесь продемонстрирую один из своих коронных приемов, используя в качестве спарринг-партнера вас, милейший Яков Михайлович! Может, оторву уши, может — яйца, мне это запросто…

Перфильев юмора не понял, дернулся и быстро покосился в сторону громадного «вертухая», мирно расхаживающего по коридору за открытой дверью следственного кабинета. А затем заявил:

— Как чрезвычайно опасного преступника, я прикажу доставлять вас на допросы в наручниках! — и во время этой ламентации голос следователя задрожал то ли от возмущения, то ли от страха.

Я не пошевелился, только посмотрел в глаза Перфильеву. Искренне так посмотрел.

С каким наслаждением я бы врезал ладонями по его слоновьим ушам! Да так, чтобы полопались перепонки.

Достал ты меня, господин Перфильев. Роль ролью, но и без того мне захотелось тебя проучить, и пришлось даже сдерживаться — время для серьезного обострения еще не пришло. Ты мне, голубчик, сначала послужишь…

— Ну да ладно, — примирительно пробурчал следователь. — Оставим вашу удивительную биографию на время в покое… Вернемся снова к событиям рождественской ночи. Как они видятся вам?

Опять эти старомодные фразы! Но почему бы не рассказать? С максимальным приближением к истине…

— Я вышел прогуляться перед сном. Ну, естественно, был слегка навеселе, — как-никак такой замечательный православный праздник… Дошел по Кировскому до Большого, свернул направо… Там неподалеку, за магазином «Мелодия», есть ночной бар, не помню уже названия…

— «Розмари», — подсказал следователь.

— У входа стояла ватага пьяных парней. Они никого не впускали и не выпускали. Ей богу, я не собирался связываться с ними. Мало ли ночных точек в городе? И вдруг слышу плач, крики… Молодая женщина додумалась ночью прийти в бар без сопровождения и теперь не могла вырваться на улицу. Вы бы видели, как она рыдала! «У меня ребенок дома один!»… А эти дебилы только гогочут. Я со всею вежливостью попросил выпустить ее…

— Со всей вежливостью — это значит: «А ну, отпустите телку, козлы вонючие, а то я вам хари поразрисовываю!»

Точная цитата. Как с диктофона списанная.

— Ну, приблизительно так, — понуро согласился я. — Разве эти отморозки заслуживают лучшего обращения?

— Сам ты отморозок! И женщину приплел только для того, чтобы оправдать свое безобразное поведение… В тот вечер у бара «Розмари» собралась вполне приличная компания! Кстати, — эту часть фразы следователь акцентировал, — в ее составе был сын одного очень высокопоставленного чиновника мэрии, сотрудник Приморского райотдела милиции, а также добропорядочные граждане Потемкин и Кравченко. Последнему ты сломал нос — как вы об этом мило выразились, «разик съездил по физиономии». А потом выхватил из-за пояса пистолет Стечкина…

Душечка-следователь Перфильев наверняка уже составил представление о личных качествах подследственного Семенова К.Ф., поинтересовался моими документами, собрал высказывания обо мне и знает, что я не только отставной костолом, а по призванию — эдакий трепетный художник-духовидец, дрейфующий меж хрустальными сферами, но и кандидат наук, не светило, но неплохой аналитик, по крайней мере умею извлекать рациональное зерно из несколько завуалированных фраз. «Сын чиновника мэрии», «сотрудник Приморского райотдела милиции» — эти словосочетания должны сказать мне достаточно, чтобы я, как и требуется следователю, понял, насколько плохи мои дела.

И если я, следующим усилием мысли, пойму, почему это меня не просто держат за решеткой, — хотя вроде как такая мера пресечения не выглядит особо оправданной по тяжести проступка; почему ко мне никого не «подселяют», прочему морят в одиночке? Надеются, что у меня сдадут нервы, и я или наговорю на себя всякую несусветицу, или сорвусь и запрошу пощады любой ценой. Или стану искать возможность свести счеты с жизнью раньше, чем выяснится… — и любой из этих малоприятных вариантов вполне устраивает следователя или, можно сказать, входит в его задачу.

«Соглашайся на все, что я тебе предложу, по-хорошему, из дерьма, в которое ты вляпался, не выкрутиться», — вот что должны были означать слова Перфильева.

Но, собственно, что по большому счету означает оценка значительности противников? Что пока сказано? Что должно «выясниться»? Что мне предлагается взять на себя? Что я был инициатором драки? Даже пусть подтвердилось, что при конфликте наличествовал некий пистолет, возможно не столь же эфемерный, как не найденная следствием женщина? Нет, слишком мелкий повод для того, чтобы так прессовать меня, толкать невинного в петлю. Ведь признание меня полностью или хотя бы частично невиновным — вовсе не повод для нашего замечательного следственного аппарата тут же бросить все силы и средства на изобличение и примерное наказание противоположной стороны. Не хотят их трогать — и не тронут. Делов-то!