сейчас я провожу с ней тест. И их будет еще много, если она осмелится навестить меня снова. У меня есть подозрения насчет Клэр, состояние, которое я мог бы диагностировать у нее так же легко, как она могла бы назвать меня социопатом и преступником.

Я делаю последний вдох этого небесного аромата.

— Иди домой, Клэр. Найди хорошего биржевого маклера[1], вступи в загородный клуб. Это твое единственное предупреждение.

Я отпускаю ее, позволяя ей отшатнуться от меня.

Ее так сильно трясет, что она с трудом может поднять свою папку и портфель.

Она бросает на меня последний полный ужаса взгляд. Затем выбегает из комнаты.

Проходит двадцать минут, возвращаются охранники.

Я ожидаю, что они накажут меня за то, что я поднял руку на психолога.

Вместо этого они уводят меня обратно в одиночную камеру, как будто ничего не случилось.

Это говорит все, что нужно о моем будущем с Клэр Найтингейл.

Глава 2

Клэр

Свет в туалете для персонала то включается, то выключается, и на один дикий, ужасающий момент я боюсь, что он вообще погаснет.

Я никогда не боялась темноты, но после сегодняшнего…

Лампы мигают и снова включаются, заливая комнату таким ярким светом, что он ослепляет. Я моргаю и оглядываюсь.

Несмотря на то, что здесь несколько кабинок и дверь должна оставаться открытой, я пинком закрываю ее и запираю на засов. Прислоняю предплечье к холодной стали, прижимаюсь лбом к руке, закрываю глаза и глубоко дышу.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

Вдох — я все еще чувствую его запах. Сырой и землистый, как свежеотколотый камень, обнаженный оползнем. Чистый, с едва уловимым привкусом сосны. Непримиримо мужской.

Выдох.

Я в порядке.

Я в порядке.

Я выпрямляюсь и представляю, что сказала бы моя мать, если бы узнала, что я прислонилась к двери туалета в тюрьме. Она, вероятно, заставила бы меня вымыться в дезинфицирующем средстве для рук и сдать тест на ЗППП.

Здесь на удивление чисто, в отличие от остальной тюрьмы. Как учительская в захудалой школе, это маленький кусочек нормальной жизни в унылой обстановке.

Слава Богу за это. Мне нужно что-нибудь чистое сейчас. Что-то нормальное и обыденное.

Надо было подать рапорт. У него могут быть серьезные неприятности за то, что он сделал, и мой долг сообщать властям о любых случаях жестокого обращения или неправильного поведения. И если мой отец узнает…

Обычно я придерживаюсь правил… Но в этот раз я не могу. Я не совершу одну и ту же ошибку дважды.

Смотрю в зеркало над раковиной, наполовину ожидая увидеть синяки там, где он схватил меня за шею, но он не оставил никаких следов. Я наклоняю голову влево, затем вправо. Слабый оттенок розового, не более. Я сглатываю, наблюдая за горлом.

Я странно разочарована, что нет синяка, как будто мне нужно напоминание о том, через что я прошла. Но ничего нет. Я в порядке.

С другой стороны, мои волосы — это совсем другая история. Сегодня я выпрямила их и усердно постаралась, чтобы казаться профессионалом, но благодаря его мясистому кулаку волосы растрепались.

Ко мне никогда не прикасались такие сильные руки.

Такие руки невозможно забыть.

Большие, умелые руки с толстыми, грубыми пальцами, закаленными годами тяжелой работы и помеченными выцветшими татуировками. Я все еще вижу их, закрученные вокруг моих волос и над моим ртом. Умелый захват, который удерживал меня неподвижно, но обещал насилие, если я ослушаюсь. Спокойная сила, бурлящая под поверхностью. Готовый к разрушению.

Я так потрясена произошедшим, что даже не могу вспомнить цвет его глаз. Почти испытываю искушение пойти туда снова, чтобы собрать его образ воедино в своем сознании. Лишь помню, что его жесткие глаза сузились в ярости от дерзости моих притязаний, и моей цели. Как и многие заключенные, он не верит в реформу. По крайней мере, так он говорит. Думаю, если бы он поверил, что реформация возможна, ему пришлось бы признать, что заключение служит определенной цели.

Я расправляю плечи и пытаюсь поправить волосы. У меня полно дел, и я не позволю какому-то аморальному преступнику сорвать планы.

Но его голос. Боже, его голос с грубоватым русским акцентом, глубокий баритон, властно звучащий. Я все еще слышу его.

«Профессионал не распускает волосы».

Он выплюнул эти слова, как будто хотел ударить меня ими.

Я дрожу.

Он прав. Это первое правило самозащиты для женщин. Никогда, никогда не распускай волосы. Вторая самая глупая вещь, которую можно сделать — это собрать их в хвост, который представляет собой готовую ручку, практически приглашающую схватить его и напасть на вас.

Я знала это. Знала. И все же сегодня, во время моего первого визита в печально известный DesMax[2], я этого не сделала. Мне просто нужно быть профессионалом и собраться с духом.

Нахмурившись, я роюсь в своей сумке, пока не нахожу резинку и несколько заколок для волос. Быстро заплетаю косу, затем скручиваю ее в пучок на затылке. Раньше я выглядела заурядно. Теперь я выгляжу как домохозяйка.

Все во мне абсолютно среднее.

Каштановые волосы. Карие глаза. Средние губы. Обычный нос. Веснушки.

Я знаю, что его комментарии о моей «красоте» были просто насмешкой, попыткой проникнуть мне под кожу. Я ходила в школу с самыми потрясающими светскими львицами в городе. Я никогда не выделялась, и меня это вполне устраивает.

Бунтарским жестом я достаю блеск для губ со дна сумки, срываю крышку и провожу им по губам.

О, точно. Телесный оттенок. Цвет губ не изменился, теперь они просто липкие.

Вздох.

Мой телефон звонит песней Круэллы де Виль, и я делаю мысленную пометку сказать своей лучшей подруге Фелисити, чтобы она перестала менять мелодии на мамины звонки. В один прекрасный день она узнает. Я замолкаю, благодарная за то, что на мгновение отвлеклась.

— Да, мам, — бормочу я себе под нос. — Я прекрасно понимаю, что через тридцать минут у меня вечеринка по случаю дня рождения. Извини, но я привожу себя в порядок после нападения клиента, который отбывает срок за убийство.

Представление выражения ужаса на ее лице немного приободряет меня.

Я оглядываю свою одежду. Ничего не порвано. Ничего даже не взъерошено и не помято. В тюрьме действуют очень четкие правила, что разрешено носить посетителям, но к профессионалам, которые здесь работают, относятся немного снисходительнее. Я специально выбрала этот костюм — классический двубортный темно-серый пиджак с юбкой-карандашом в тон. Профессиональный, и никак не сексуальный. Может быть, это годы страха перед мужчинами, которые