Оценка литературного произведения есть сотрудничество между художником и критиком. Другими словами, разбирая чужое произведение, критик всего лишь пытается создать свое собственное. Поэтому во все времена произведения, сохранившие свое выдающееся значение, непременно обладают характерными чертами, допускающими возможность самых разных критических оценок. Однако, по словам Анатоля Франса, возможность разных критических оценок вряд ли означает легкость трактовки, поскольку произведения создаются словно в тумане. Подобно вершине горы Родзан, произведение с разных точек видится и оценивается по-разному.

Счастье классиков в том, что они мертвы.

О ТОМ ЖЕ

Наше и ваше счастье в том, что они мертвы.

Немало художников живут в мире разочарований. Они не верят в любовь. Они не верят в совесть. Подобно древним отшельникам они сделали своим домом пустыню утопий. Из-за этого они, возможно, достойны жалости. Однако прекрасные миражи рождаются лишь в небе пустыни. Разочаровавшись в делах человеческих, в искусстве они, как правило, не разочаровались. Наоборот, при одном упоминании об искусстве перед их глазами возникают золотые видения, обычным людям недоступные. Они тоже, размышляя о прекрасном, ждут своего счастливого мгновения.

Никто не способен исповедаться во всем до конца. В то же время без исповеди самовыражение невозможно.

Руссо был человеком, любившим исповедоваться. Но обнаружить в его «Исповеди» полную откровенность невозможно. Мериме был человеком, ненавидевшим исповедоваться. Но разве в «Коломбе» он не рассказывает скрытно о самом себе? Четко обозначить границу между исповедальной и всей остальной литературой невозможно.

Любой убежден, что не наученному плавать приказывать «плыви» неразумно. Так же неразумно не наученному бегать приказывать «беги». Однако мы с самого рождения получаем такие дурацкие приказы.

Разве могли мы, еще находясь в чреве матери, изучить путь, по которому пойдет наша жизнь? А ведь, едва появившись на свет, мы сразу же вступаем в жизнь, напоминающую арену борьбы. Разумеется, не наученный плавать как следует проплыть не сможет. Не наученный бегать тоже прибежит последним. Потому-то и нам не уйти с арены жизни без ран.

Люди, возможно, скажут: «Нужно посмотреть на то, что совершали предки. Это послужит вам образцом». Однако, глядя на сотни пловцов, тысячам бегунов разом научиться плавать, овладеть бегом невозможно. И те, кто попытается поплыть, все до одного наглотаются воды, а те, кто попытается бежать, все без исключения перепачкаются в пыли. Взгляните на знаменитых спортсменов мира – не прячут ли они за горделивой улыбкой гримасу страдания?

Жизнь похожа на олимпийские игры, устроенные сумасшедшими. Мы должны учиться бороться за жизнь, борясь с жизнью. А тем, кто не может сдержать негодования, видя всю глупость этой игры, лучше уйти с арены. Самоубийство тоже вполне подходящий способ. Однако те, кто хочет выстоять на арене жизни, должны мужественно бороться, не боясь ран.

О ТОМ ЖЕ

Жизнь подобна коробку спичек. Обращаться с ней серьезно – глупее глупого. Обращаться несерьезно – опасно.

О ТОМ ЖЕ

Жизнь подобна книге, в которой недостает многих страниц. Трудно назвать ее цельной. И все же она цельная.

Рай на земле воспевается в стихах. Но, к сожалению, я не припоминаю, чтобы кто-либо из таких поэтов хотел жить в раю на земле. Христианский рай на земле являет собой весьма печальное зрелище. Даосский рай тоже всего лишь мрачная китайская харчевня. Тем более современные утопии – в памяти остались лишь приводившие в трепет идеи Уильяма Джеймса.

Рай на земле, о котором мечтаю я, не уютная теплица. И не пункт раздачи еды и одежды, существующий при школе. Жить в таком раю – это когда родители уходят из жизни, вырастив своих детей. Братья и сестры, рожденные даже злодеями, но никогда – глупцами, не доставят друг другу никаких хлопот. Женщины, выйдя замуж, сразу же становятся кроткими и послушными, потому что в них вселяется душа домашнего животного. Дети, будь то мальчики или девочки, послушные воле или эмоциям родителей, способны по нескольку раз в день становиться глухими, немыми, покорными, слепыми. Друг А. не будет беднее друга В., и в то же время друг В. не будет богаче друга А., и оба находят наивысшее удовольствие во взаимном восхвалении. Далее… – в общем, о таком месте приятно мечтать.

Этот рай на земле не только для меня. Он – для всех благочестивых людей на свете. Во все времена лишь поэты и ученые в своих радужных мечтах думали о таком рае. В этом нет ничего удивительного. Лишь мечты о нем переполняли их истинным счастьем.

Мой племянник мечтает приобрести портрет Рембрандта. Но при этом он даже мечтать не смеет, чтобы получить на карманные расходы хотя бы десять иен. Десять иен на карманные расходы – вот что способно переполнить его истинным счастьем.

Жизнь – сложная штука. Сделать сложную жизнь простой способно только оружие. Потому-то цивилизованный человек, обладая мозгами людей каменного века, и предпочитает убийство любой дискуссии.

Власть, собственно, и есть запатентованное насилие. Чтобы править нами, людьми, в насилии, возможно, и есть необходимость. А возможно, и нет необходимости.

Как ни прискорбно, у меня не хватает мужества поклоняться «человечности». Более того, нередко я испытываю презрение к «человечности» – это правда. Но правда и то, что, как правило, я испытываю к «человечности» и любовь. Любовь? А может быть, не любовь, а скорее сострадание? Во всяком случае, если «человечность» перестанет волновать, жизнь превратится в психиатрическую лечебницу, обитать в которой невыносимо. И естественным результатом будет то, что случилось со Свифтом, – сумасшествие.

Говорят, что незадолго до помешательства Свифт, глядя на дерево с засохшей верхушкой, прошептал: «Я очень похож на это дерево. Все идет от головы». Каждый раз, когда я вспоминаю эту историю, меня охватывает дрожь. Я думаю с тайной радостью: какое счастье, что я не рожден таким же гением, как Свифт.

Полное счастье могут дать лишь привилегии, даруемые идиотам. Даже самый неисправимый оптимист не способен всегда улыбаться. Нет, если можно было бы допустить существование настоящих оптимистов, то это привело бы только к тому, что они пришли бы в отчаяние от счастья.