царило молчание. Только сейчас, когда генерал сел и на него упал свет настольной лампы, Строев рассмотрел лицо Славинского. Человек, плохо знающий генерала, пожалуй, не заметил бы ничего: он был, как всегда, подтянут и собран. Но Строеву сразу бросились в глаза те едва заметные признаки, по которым безошибочно угадывается громадное напряжение. И когда Славинский начал говорить, по голосу его — сквозь лекторское спокойство — Строев особенно остро почувствовал, как велико это напряжение.

— Несколько месяцев назад был пойман с поличным диверсант, — после паузы сказал Славинский. — Вы, Георгий Владимирович, присутствовали на первом допросе и помните, наверное, о чем он рассказывал тогда.

Строев молча кивнул головой.

— В дальнейших показаниях, — продолжал генерал, — этот человек подтвердил все сказанное первоначально и кое-что сообщил дополнительно. В целом, складывается такая картина. Несколько лет назад за океаном был создан особый шпионско-диверсионный центр во главе с профессором Торном. Судя по всему, Торн отвергает обычные, уже известные приемы подрывной работы. Он выдвинул идею так называемого «научного шпионажа». Торн использует новейшие достижения физики и химии, новые засекреченные изобретения. Задержанный диверсант проводил одну из операций, разработанных Торном. Каждая из этих операций совершенно независима, но, судя по первой, есть в них и кое-что общее. Прежде всего, направленность против особо важных объектов. Затем, сочетание шпионажа с диверсией. И, наконец, использование в диверсионных целях новейших — возможно, и неизвестных еще нам — технических средств.

Слушая генерала, Строев думал о той громадной ответственности, которая легла на плечи Славинского. Как и всякий авиаконструктор, Строев в глубине души считал свою работу наиболее ответственной. Он всегда помнил, что от конструктора зависит и жизнь летчика, испытывающего новый самолет, и судьба самолета, который создается усилиями многих людей. И только сейчас Строев подумал, что самолет рассчитывается до мельчайших деталей, но нет и никогда не будет формул, которыми бы мог руководствоваться Славинский. А ведь от его работы зависят спокойствие и жизнь не одного человека, судьба не одной машины.

И будто в подтверждение мыслей Строева, Славинский продолжал:

— Нельзя пассивно ждать новых ударов агентуры Торна. Поймать преступника после того, как преступление совершено, — это не самое трудное. Намного труднее предупредить преступление, остановить его на подготовительной стадии. И это — единственный в данном случае путь. Ряд мероприятий уже проведен нами. Одно из них потребовало большой работы. Мы пересмотрели все нерасследованные за последние годы дела, которые хотя бы в отдаленной степени напоминали «почерк» Торна.

Мельком взглянув на Ржевского, Строев не заметил на лице профессора ничего, кроме спокойного внимания. Для археолога, привыкшего измерять время эпохами и столетиями, несколько лет были небольшим сроком. Но Строеву показалось, что и он ясно представлял, что скрывается за простыми словами «большая работа». Множество извлеченных из архивов дел, запутанных и считавшихся безнадежными, легли на стол генерала. Каждое из этих дел нужно было изучать до тонкостей и только после этого решать: вернуть ли его в архив, или оставить и вновь — с самого начала — приступить к расследованию.

— Мы выбрали три дела, — задумчиво проговорил генерал. — Странные это дела, Георгий Владимирович. Странные, непонятные и нехорошие. И одно особенно загадочное… Владислав Евгеньевич, будьте любезны, расскажите о Серебрякове.

— Пожалуйста, — Ржевский чуть приподнялся и, обращаясь к Строеву, пояснил:

— Однако, предупреждаю, молодой человек, я в этом деле усматриваю, как это говорится, состав преступления. До вашего прихода мы поспорили с Аркадием Степановичем. Он, видите ли, сомневается. А я говорю определенно: преступление. Да-с! Я человек заинтересованный. Леонид Миронович Серебряков — мой учитель, и я ему очень многим обязан. Но для пользы дела буду говорить объективно.

И заметив, как по лицу генерала пробежала улыбка, Ржевский уточнил:

— По возможности объективно.

Рассказ профессора, однако, не отличался объективностью. Упоминая Серебрякова, Ржевский терял нить рассказа. Он с восторгом говорил о научных заслугах своего учителя, полемизировал с каким-то Земцовым, научным противником Серебрякова. Но Строев схватывал главное, и постепенно перед ним вырисовывались обстоятельства этого, действительно загадочного, дела.

…Четыре года назад в Аджарию выехала археологическая экспедиция Академии наук. Руководил экспедицией известный археолог доктор исторических наук Леонид Миронович Серебряков. Ржевский в это время работал на Урале, но с Серебряковым поддерживал постоянную переписку.

Экспедиция Серебрякова качала раскопки в развалинах одной из старинных крепостей на побережье Черного моря. Почти год длилась упорная работа. Однажды — это было в воскресный день — молодой практикант-студент обратил внимание Серебрякова на незначительные результаты, которых достигла экспедиция. Серебряков ответил коротко: «Подождите до завтра». Вернувшись в свою палатку, он дописал начатое утром письмо Ржевскому. Письмо заканчивалось словами: «Молодость, молодость! Они торопятся, не хотят ждать. Что ж, до завтра они все-таки подождут».

Оставив письмо на столике, Серебряков вышел из палатки и направился к развалинам крепости. Из лагеря было видно, как он скрылся в проломе крепостной стены. Через полчаса после ухода Серебрякова начался сильный ливень. Все спрятались в палатках. Прояснилось не скоро — часа через три. Двое археологов отправились за Серебряковым. К их удивлению, начальника экспедиции в крепости не оказалось. Тогда вся экспедиция — двадцать человек — занялась розысками Серебрякова. После того, как вновь и вновь были осмотрены все закоулки крепости, решили вызвать милицию. К вечеру приехала оперативная группа. Однако ни милиция, ни проводник со служебно-розыскной собакой не могли обнаружить Серебрякова.

Поиски продолжались всю следующую неделю. Территория поисков с каждым днем увеличивалась. Но все было безрезультатно — никаких следов Серебрякова не удалось отыскать. Через две недели экспедиция вернулась в Москву без своего начальника…

— Заметьте, товарищ Строев, — рассказывал профессор, — развалины крепости находятся почти у самого побережья. Следовательно, на запад дороги нет — там море. На север от крепости тоже далеко не пройдешь: километрах в восьми какое-то большое строительство. Территория здесь ограждена. Ну-с, остаются юг и восток. Но и это исключено. Лагерь экспедиции находился метрах в трехстах от крепости — как раз в направлении на юго-восток.

— Есть еще два направления, — сказал Строев и, заметив вопросительный взгляд профессора, добавил: — Вверх и вниз.

— Леонид Миронович святой души человек, — Ржевский подумал и покачал головой, — но вознесение на небеса исключается.

— А вниз?

Профессор покачал головой.

— Все подземелья крепости были очень тщательно осмотрены, каждый вершок… Собака, — а говорили, что это знаменитая розыскная собака, — не взяла следов.

— Я добавлю только одно, — сказал генерал, — объект, который тогда строился на север от крепости, очень важный. Уже по этому всякое непонятное происшествие вблизи такого объекта заслуживает особого внимания.

— Возможно, вполне возможно, — кивнул профессор. — Но это не