ухватилась за бледную кисть, показавшуюся из зеркала, и едва не отдёрнула руку — та была обжигающе холодной. Потом, зажмурившись, точно ныряя в воду, шагнула внутрь.

***

— Рубанова, просыпайтесь, через час прибываем в Иркутск! — постучала проводница в купе Алеси.

Молчание.

Повторный стук.

— Да-да, — неожиданно ответил низкий мужской голос.

Проводница потянула ручку двери.

На левой нижней полке возлежал пузатый дядечка в нелепых круглых очках, безразмерном красном свитере с дурацкими оленями и протёртых на пальцах носках. Всё его внимание было приковано к увесистой книге, которую он держал в руках.

— А где Алеся Николаевна? — опешила проводница, заметив совершенно пустую полку недавней пассажирки. — Ей скоро выходить.

— Не беспокойтесь, она уже нашла своё счастье, — хихикнул мужчинка, не отрываясь от книги.

— Что вы сказали? — удивлённо переспросила женщина.

— Сошла на другой станции, говорю, — сердито бросил он. — Не мешайте, у меня здесь такая сцена, такая сцена! — он блаженно зажмурился, звонко причмокнув.

— А вы, собственно, кто такой? — подбоченилась проводница. — Что-то не припомню, чтобы вы садились на поезд.

— Совсем плохи стали, Марья Сергеевна, — покачал головой толстяк. — Никак память подводит?

Женщина на мгновение замерла, затем её лицо вытянулось, и она всплеснула руками:

— Господи, Самаэль Абросимович, не признала вас, карга старая!

— Ни-ког-да, — холодно отчеканил мужчина, сверкнув глазами из-под очков, — не произносите моё имя после Него.

Проводница, бормоча извинения, попятилась к выходу и аккуратно, чтобы, не дай господь, не хлопнуть, притворила дверцу.

Самаэль Абросимович как ни в чём не бывало погрузился в книгу. Внушительный фолиант лоснился синевой новёхонькой кожи, а в центре обложки красовалась надпись: «Память».

Мужчина любовно погладил корешок и, улыбаясь в жидкие усики, пробормотал:

— Это Богу нужны молитвы, дьяволу достаточно и одной мысли.