Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сан Саныч уже наполнил ведра, заботливо укрыл их полиэтиленом и обвязал ниткой, чтобы не расплескать. Накрыл и ванну алюминиевым листом, а капли спирта из черпака вылил на ладонь и протер бледную, чистую шею. Конечно, будешь чистым — каждый день с ног до головы спиртом обтираться. И одежду в нем стирать. Он поглядел на линялые обноски и вздохнул. Тоже достал нечто похожее на сигареты. Бесполезную маску опустил на щетинистый подбородок.
— А я вот знаю, на днях должны машины быть с ценным грузом. К пунктам дезинфекции будут подвозить мешки с корнем имбиря и кумином. Кумин заваривать, а корень на кусочки резать и привязывать к левому запястью и щиколотке. Так и убьем вирус, и снова людям можно будет на улицу ходить.
— Не-ет, — скорбно покачал головой Поповский и затушил бычок о ладонь. — Куда там. Обещают еще на два года карантин продлить. А питаться будем крысами подвальными, они уже вымахали с добрую кошку. Всех кошек сожрали.
Сан Саныч вздохнул: кошек он любил когда-то, а сейчас и правда сожрали. То ли крысы, то ли люди.
— Ну бывай, приятель, заболтались мы.
Сан Саныч поправил треух, снял черпак с палки, повесил на пояс. А на крючья, приделанные к концам палки, примостил ведра.
— Не хворай, — пожелал Поповский и тоже направился к своим, пересказывать выдумки Сан Саныча самым страшным образом.
Шел второй год карантина. Самое страшное было… внутри.
«Чтоб тебе пусто было!»
Алексей Михалыч — алкоголик с говорящей фамилией Бухарин. Стаж в пьянстве куда длиннее, чем в профессии слесаря. После на редкость тяжелого и долгого запоя очнулся посреди загаженной, провонявшей и пустой халупы.
Клавка, ведьма рыжая, слиняла. Свои шмотки собрала и кое-что Бухаринское прихватила. Понятно, много не возьмешь: телевизор да микроволновка, а все остальное заложено давно. Жаль. А то можно было бы телик в ломбард оттащить, на поправку здоровья и вообще на прожитье.
«Вот Клавдия, вот дрянь», — вяло думал Бухарин, обыскивая многочисленные мелкие нычки. Почти обо всех сожительница пронюхала и скудную наличность из них выгребла. Сквозь туманную муть забулдыга вспомнил, как она рявкнула на прощание: «Чтоб тебе пусто было!» — тряхнула бесовской своей рыжей башкой и хлопнула дверью. Пусто-то пусто, а в одной нычке нашлась пятихатка. Можно и пивасом разжиться, и пожевать чего купить.
Когда адепт зеленого змия уходил в свое «паломничество», стояли теплые, хоть и ветреные мартовские деньки. А теперь вернулся, выглянул в окно — снег. Поди ж ты. Ну что, март-марток, наденешь семеро порток. Знать бы, какое число.
В коридоре напялил унылую бобровую шапку и дутую куртку, обулся в ботинки, которые почти потеряли сходство с обувью, но грели и не протекали. Побрел к магазину.
На улице — никого. Снега, что ли испугались? Вон какой-то с собакой гуляет. Собака в наморднике и он туда же. Чисто медбрат.
Ноги привычно несли Бухарина в магазин, а мрачные мысли крутились вокруг предстоящей миссии. Ну и к Клавдии возвращались неизменно. Ах Клавдия, ах колдовка драная, дочиста все слизала!
Мимо прошел дворник, тоже в наморднике. На Бухарина таращился так, что тот уж подумал, не выросло ли у него что на лице. Пощупал даже.
В магазине было тихо и безлюдно. Толстая недовольная кассирша — тоже в маске (что с ее внешностью было только в плюс) — заученно зачастила:
— Гречка, рис, соль, сахар, спички, макароны, тушенка, сгущенка, туалетная бумага интересуют?
Голова раскалывается, а тут еще эта тарахтит.
— Не надо, — буркнул алкаш и повертел в руках упаковку быстрой лапши. Э, как в цене поднялась!
— Маски одноразовые? — не сдавалась жируха. Но когда Бухарин и от них отказался, посмотрела на него возмущенно.
В магазин зашел кореш и собутыльник, Никита Воробьев. И этот в наморднике. Уставился на незамаскированного Бухарина, на его тощий пакет с продуктами.
— Привет, старина. Ты что же, гречку не берешь?
— Далась вам эта гречка! — досадливо отмахнулся Бухарин. — Человеку здоровье поправить надо, какая тут гречка!
— Ты что же, не знаешь ничего?
Размытое подозрение закралось в душу алконавта. Пустые улицы, пустой магазин, маски, гречка эта…
— Чего не знаю?
— Эх ты, НЛО с ушами! Ты с луны свалился, что ли?
— Да нет, к бате на тот свет наведался, мне пока места не дают, — хехекнул Алексей Михалыч.
— Долго ты у него гостил, гляжу, — заметил дружбан и начал сгребать в огромную клетчатую сумку челнока все тот же набор продовольствия: гречка, рис, соль, сахар, спички, макароны, тушенка, сгущенка, туалетная бумага… Жируха на кассе одобрительно кивала.
— У нас тут эпидемия, чтоб ты знал. Из дому — только до мусорки или до магазина. Кто по улице просто так шаболдается — увозят. Народ хвосты прижал, ящик смотрит и боится еще больше. Так что ты это… пиво оставь, а гречки прикупи. По-братски советую.
Лицо Бухарина вытянулось сантиметров на десять. Посмотрел на свой пакетик, на влажную, мятую купюру в руке, на бездонную суму Воробьева, в которую половину магазина можно было сгрузить. Сглотнул. Отнес на полки то, что уже взял. Снял несколько пакетов крупы и дешевых макарон — на что денег хватало. Кажись, в ближайшее время придется жить в вынужденной трезвости.
Кассирша пробила чек, теперь куда благосклоннее глядя на Бухарина поверх намордника. Но естественно, с героем дня, Воробьевым, ему было не сравниться.
Понуро шел обратно, к дому. Вдыхал колкий зимний воздух, смотрел на безлюдные улицы, будто в последний раз.
Дома поставил на огонь кастрюльку с водой. Посолил. Пока закипала, отыскал среди всякой рухляди на незастекленном балконе престарелое радио. Включил в сеть, покрутил. Послушал. Ужаснулся. Насыпал в воду крупы.
Эх, было б тыщ пять денег. Закупить водяры. И микробов убивает, и жидкое топливо, и об ужасах забыть помогает. Но нет. В ближайшее время — только крупа. И кипяток на запивку.
Медленно жуя, пообедал. Набросил пальто, снова вышел на балкон. Оглядел с высоты шестого этажа покинутые улицы, снежное безмолвие. Патрульная машина проехала мимо, бубня через громкоговоритель жесткие условия нового режима. Проехала — и опять мертвая, зловещая тишина. А в голове тупо билось и звенело Клавкино «Чтоб тебе пусто было!»
Алексей Михалыч всхлипнул. Воздел руки к небу, затряс кулаками, заорал:
— Ах Клавка, ах ты ведьма проклятая! Ну ладно меня, это понятно. А весь мир-то, мир-то за что?
Он закрыл лицо руками и глухо завыл. Из его бороды на бетонный пол балкона падали зерна недоваренной гречки.
Великий Карантин
Брат Эуген в церемониальной Короне Вируса вошел к собравшимся на вечернюю проповедь. Сделал знак Вируса Дремлющего: левый кулак торжественно накрыл